Катя уже не спала, на лице не осталось даже следов сна.

– Я умылась той водой, что вы мне вчера в бутылке оставили, не возражаете?

Он кивнул. «Да что же такое она творит?! Не понимает?! Я же должен был ее убить, дуру! Нет, она об этом не думает!» – пытаясь не выдать свою растерянность, подумал Алекс.

– Мне нужно в туалет, – она смутилась, стараясь не смотреть в ту сторону, где он оставил ведро.

– Пойдем, – он подошел к ней, взял за руку, вывел на крыльцо. – Держись за меня, здесь ступеньки сломаны.

– Спасибо, – она слегка оперлась на его плечо. Алекса тут же бросило в жар. Он проводил ее в отдельно стоящее строение и вернулся к дому.

…Вчера он опять подъехал к даче со стороны леса: хорошо помнил эту дорогу, по которой они ездили с отцом, сокращая путь на несколько километров. Вынес из машины еще не пришедшую в себя Катю, уложил на проветренную накануне постель, привязал руки полотенцем к спинке кровати и по этой же дороге вернулся на трассу. Он знал, что его глуповатый помощник Гоша всерьез повелся на сказку о любви к чужой жене. Парень, как он знал, взял машину у родственника на время, якобы помочь другу с переездом. Высадив его за несколько километров от поворота на Дарьевку, Алекс оставил Гоше обещанную дозу и деньги, чтобы тот не подумал, что он хочет его «кинуть», и Катю до места повез один.

Когда вернулся, парень терпеливо ждал его, устроившись на травке под деревом. Алекс не сразу заметил пустой шприц и неестественно выгнутую шею парня. Сплюнув с досады, что не проверил карманы у дурачка, он затащил его в машину на водительское сиденье. Машину тут и оставил: ну, умер парнишка от передоза, вот и шприц, и пустая тара тут же на соседнем сиденье лежат.

Сам пешком дошел до места, где купленного за копейки «Жигуленка» оставил, сел в машину и поехал к ней, Кате…

– Все в порядке? – задал он дурацкий вопрос подошедшей девушке.

– Да, спасибо, – она сама ухватилась за его локоть, и он почувствовал, как по телу вновь пробежала жаркая волна. «Черт!» – разозлился он на себя, отворачиваясь.

– Давай завтракать, – Алекс достал из пакета купленные продукты.

– Хотите, я сама накрою на стол, – предложила Катя, кивнув на стеллаж, на полках которого была расставлена простенькая посуда.

– Зачем?

– Ну… мне привычнее, – с сомнением в голосе ответила она.

– Сиди. Йогурт будешь?

Катя кивнула.

– Ешь, я кашу сварю.

– Варить не нужно, она кипятком заливается.

– Да? – он повертел коробку, из которой только что достал два пакетика с сухой овсянкой. – Как хочешь.

– А можно молоком… Так вкуснее.

– Нет молока, не купил. Масло вот, – он кивнул на пачку, лежащую на столе.

– А зачем меня кормить? Зачем вы меня увезли из дома? Чтобы убить? Выкуп за меня просить бессмысленно – у родителей денег нет. У мужа тем более, – вдруг усмехнулась она. – Он все проигрывает в карты.

– Ешь, давай!

– Нет, не буду! – вдруг повысила голос Катя. – Пока не скажете, зачем я вам!

– Ешь, дура! – он взял ее за плечи и слегка тряхнул. И на беду свою заглянул в глаза.

Катя не вырывалась. Она не моргнула даже, вглядываясь в его лицо. Только хмурилась, словно что-то вспоминая. Цвет ее зрачков менялся от глубокого болотного до карего. Алекс никак не мог отпустить ее плечи, сжимая их все сильнее, и не мог отвернуться, потому что не отпускало! Он чувствовал, как слабеют колени, и что-то жгучее заполняет грудь. Было больно, но Алекс хотел этой боли, боясь, что сейчас все пройдет, и опять станет холодно, как всегда. И пусто.

– Сядь! Катя, сядь! – он усадил ее на стул и резко убрал руки.

– Я ничего не понимаю…

– Пока и не нужно!

– Кто ты? Как тебя зовут?

– Алекс. Ни о чем не спрашивай. Я тебе плохого не сделаю. Не смогу уже. Раньше б смог…

– Когда? Раньше когда?

– Когда не знал… не видел… Катя, ешь! И ребенку нужно, не только тебе.

– Что тебе до моего ребенка?! – вдруг испугалась она. – Что вы с ним хотите сделать?! Я должна родить, и вы его отнимете, да?! Для этого ты меня украл, да?!

Она кричала, а он стоял, ошеломленный ее предположением. Это было не так! Но ему вдруг передался ее животный страх за неродившегося пока человечка. Алекс понял, что, убив ее, как ему и заказали, прервал бы еще одну жизнь. Тотчас захотелось успокоить ее. Она должна ему поверить! Чтобы не кричать вот так, страшно.

Катя уже тихо плакала, уткнувшись в подушку. Плакала о своем, не обращая на него внимания. А он стоял перед ней на коленях, шептал что-то успокаивающее, наклонившись к самому лицу, вдыхал запах волос и понимал, что сходит с ума. Он гладил ее по голове, осторожно прикасался губами к мокрой щеке и облизывал свои, ставшие от ее слез солеными, губы. А внутри него зарождалась ненависть. Жгучая, пьянящая ненависть к человеку, заказавшему ему, наемнику, эту работу – убить Катерину Шторм.

Казимир Хмелевский, прихрамывая, шел по аллее к зданию пансионата и оглядывался вокруг. Парк был несколько диковат и неухожен, но эта естественная красота только радовала глаз. Если присмотреться внимательно, становилось понятно, что аллеи разбиты хотя и хаотично, но с определенным удобством для более чем пожилого населения пансионата. По обе стороны дорожек через небольшие расстояния были расставлены деревянные скамьи с поручнями. Беседки под кронами высоких елей просторные, вход широкий и, кроме ступеней, имелся и пандус. Вместо лавочек внутри – стулья с мягкими сиденьями, обтянутыми светлым кожзаменителем.

Время было послеобеденным, и в парке прогуливались всего несколько человек.

Казимир наконец заметил на одной из скамеек знакомую фигуру и свернул на боковую дорожку.

…Этот звонок семь лет назад поверг его в шок. Он, даже и без особой надобности, наглотался сердечных капель, словно боясь еще не начавшегося приступа. Бестолково суетясь, перекладывая телефонную трубку из кармана на стол и обратно, Казимир Хмелевский пытался успокоиться. Не получалось. Сердце стучало неровно, голова реагировала на любое его движение резкой болью, руки дрожали. Ему срочно нужно было поделиться с кем-то близким только что услышанной информацией.

Но дети учились в Кракове, в доме, кроме него и горничной с поваром, никого не было. Наконец, справившись кое-как с эмоциями, Казимир набрал номер, с которого только что звонила эта женщина. Только услышав ее голос еще раз, окончательно понял – не розыгрыш. Она действительно жива и приехала в Польшу. Казимир вылил на нее поток фраз, мешая польские слова с русской речью, укоряя, плача и одновременно радуясь, как ребенок. Он и стал на миг этим пятилетним ребенком, потерявшим одного за другим отца и ее, приемную маму.