«Родины» зародилось Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК), создание которого было официально одобрено в 1966 году правительством РСФСР (крупнейшей из 15 республик, входивших в состав СССР). К 1978 году одно только московское отделение Общества насчитывало 650 000 членов [Colton 1995:406-407]. Хотя формально ВООПИиКявлялось государственной организацией, оно отличалось от других структур, таких как комсомол (Коммунистический союз молодежи), который был образован властью для поддержки своих целей и членство в котором украшало биографию. ВООПИиК было объединением по-настоящему добровольным и занималось вопросами, которые до этого практически не интересовали коммунистическое руководство. Таким образом, по словам М. Урбана, ВООПИиК можно рассматривать как одну из «первых эмбриональных форм гражданского общества» в СССР [Urban 1997: 35].[32] ВООПИиК стало влиятельной организацией, и, во многом благодаря ему, в Москве при Л. И. Брежневе сократился масштаб уничтожения памятников культуры [Colton 1995: 559].

Горбачев открыл дорогу новым типам «неформальных» объединений, количество которых к концу 1980-х годов стремительно умножилось, и к осени 1988 года в Москве их уже насчитывалось около 1500 [Colton 1995: 580]. Отличающиеся гибкостью, зачастую недолговечные, эти новые объединения включали в себя противников крупных строительных объектов; к марту 1988 года им удалось отменить в столице 200 проектов общественного строительства [Colton 1995: 592].

Один из наиболее значимых проектов, остановленных неформальными группами, – Третье транспортное кольцо (ТТК). ТТК впервые появилось в советском плане развития столицы в 1971 году, идея его была заимствована из печально известного сталинского Генерального плана реконструкции Москвы 1935 года. В отличие от других крупных автомобильных трасс, предусмотренных планом 1971 года, в сооружении ТТК власти действительно несколько продвинулись вперед [Colton 1995: 523-524]. В 1984 году работы на ТТК добрались до района Лефортово, расположенного восточнее Садового кольца в Юго-Восточном АО.

Лефортово прочно ассоциируется с российским военным наследием. Завсегдатаем Лефортова, называвшегося тогда Немецкой слободой, был юный Петр I. От иностранцев, в особенности профессиональных военных вроде Франца Лефорта, царь узнавал о Европе. Лефорт до самой смерти верно служил Петру, в частности, внес вклад в модернизацию армии и создание военно-морского флота.

Ил. 4.1. «Созидательное разрушение» являлось неотъемлемой частью лужковской «московской модели»

План ТТК предусматривал уничтожение большей части исторической застройки Лефортова. Несколько местных жителей приняли близко к сердцу призыв к гласности, перестройке и демократии. Оппозиция сплотилась вокруг купеческих палат XVIII века, предназначенных под снос [Гурбошков 1990; Мусатов 1986]. После продолжительной, опасной борьбы в январе 1987 года тогдашний глава московского горкома партии Б. Н. Ельцин встал на сторону протестующих. Сопротивление распространялось вдоль планируемой трассы ТТК вплоть до 1989 года, когда правительство РСФСР дало указание строителям идти в обход Лефортова [Colton 1995: 593-594]. Прежде чем был разработан новый план магистрали, Советский Союз распался, а новое государство – Российская Федерация – страдало от развала экономики. Как будет рассказано ниже, в 2001 году строительство ТТК, к тому времени ставшее главным проектом Лужкова, вновь спровоцировало сопротивление в Лефортове.

«Московская модель»

В 1990-е годы в России, в том числе и Москве, царил хаос. Однако в экономическом отношении столица неизменно обгоняла остальную страну, не считая отдаленных нефте– и газодобывающих регионов. Она стала воротами России в мировую экономику и приобрела репутацию города неисчерпаемых возможностей. По этим причинам население Москвы увеличивалось, когда почти все российские города пребывали в упадке. Сегодня столица во многих отношениях ощутимо опережает остальную Россию [Argenbright 2013].

В развитии Москвы в 1990-е годы участвовало бесчисленное множество отдельных лиц, групп, ведомств и несоизмеримостей. Однако не может быть никаких сомнений в том, что самым влиятельным агентом являлся мэр Лужков. У его команды «градостроителей» было гораздо больше гласных и негласных полномочий, чем у североамериканских или западноевропейских городских властей [Медведев 2005]. В. Куллудон утверждала, что «городское правительство удерживает абсолютный контроль над экономикой столицы» [Coulloudon 2001: 96]. Главнейшим преимуществом мэрии было (и остается) владение почти всей землей мегаполиса. Уже один этот факт означает, что режим Лужкова нельзя считать «неолиберальным», поскольку мэр, несмотря на давление Кремля, сопротивлялся приватизации земли.

Кроме того, существует наследие советского периода, например значительный массив «социального» жилья, отличающий Москву от других больших городов, особенно американских. Важным фактором являлась также продолжительность существования: лужковская управленческая машина основательно укоренилась за 18 лет градостроительной деятельности. Помимо этого, у мэра и его главных помощников имелась еще одна серьезная причина способствовать редевелопменту и контролировать данный процесс: согласно Р. А. Медведеву и многим другим, они делали на этом состояния [Rudnitskaya 2005][33]. Жена Лужкова Е. Н. Батурина благодаря участию в девелоперском бизнесе стала долларовым мультимиллиардером.

Город, в соответствии с принципом практически полной территориальности, сохранял за собой право определять, что и где будет, а чего не будет, не как арбитр или регулятор, но как лендлорд. Территориальное зонирование отсутствовало[34]. Решения о функциональном использовании земельных участков принимались администрацией в каждом случае отдельно. Более того, город выступал землевладельцем, который контролировал местную судебную систему и игнорировал федеральный Конституционный суд. Иными словами, столичная мэрия не подчинялась власти права, а пользовалась законом как одним из средств достижения собственных целей. Законодательная власть города (Московская городская дума) также не чинила препятствий лужковской администрации, поскольку подавляющее большинство ее членов всегда были лояльны к мэру.

Для администрации Лужкова главным недостатком этой «московской модели» [Медведев 2005] было то, что в любых проблемах обвиняли городское правительство, которое, казалось бы, держало все под контролем. Ответственность на город возлагали не только из-за социалистических ожиданий, переживших старый режим. Благодаря прессе и слухам люди знали, что городские чиновники вступили в сговор с частными застройщиками, чтобы, гонясь за прибылью, нарушать закон и российские нравственные нормы. Мэрия и другие органы власти извлекали из градостроительства выгоду, одновременно пытаясь делать вид, что защищают права граждан.

Новая старая национальная святыня

В начале 1990-х годов необходимость повседневного выживания, как правило, превалировала над проблемами сохранения культурного наследия. Галопирующая инфляция и развал экономики представляли непосредственную угрозу существованию города и его жителей. Мало кто ожидал значительных вложений в реставрацию и содержание старинных зданий. В то же время строительная отрасль сильно пострадала от кризиса и нуждалась в реформировании, чтобы функционировать без Госплана. Реструктуризация этого сектора происходила в политико-экономическом контексте господства Лужкова, о доминирующем положении которого ярко свидетельствовало превращение «госпожи Лужковой» – Батуриной – в самую влиятельную неофициальную фигуру московского строительного комплекса. Немаловажную роль в данном контексте сыграл и лужковский бренд «воссоздания объектов культурного наследия».

В начале своего пребывания на посту