Он окинул ее взглядом:

— Лучше длинную юбку и чтобы обувь удобная. А такси не надо, мы на машине.

Длинная юбка нашлась не сразу. Несколько переездов народная молва приравнивает к одному пожару, так что она вообще могла затеряться. Но, к счастью, эта деталь одежды оказалась не тронута «огнем».

Стас окинул Ингу оценивающим взглядом, и на его лице так явно читалось: «Ладно, так и быть, сойдет», будто бы он сказал это вслух. Будь это кто угодно другой — она бы послала его к черту и осталась дома.

Но это не был кто угодно другой. Это был ее счастливый билет, пропуск в мир «не для всех». Ее персональное письмо из Хогвардса. Что поделать, если принесла его не симпатичная во всех отношениях сова, а хамоватый и наглый любитель поваляться нагишом по подворотням.

Они вышли во двор, и Стас прямой наводкой отправился к припаркованному внедорожнику. Ничего себе машинка! Для человека, которого она недавно встретила голым и босым, это было, пожалуй, чересчур.

— Взял напрокат, — предваряя ее вопрос, сказал он.

— Я так понимаю, спрашивать о том, куда мы едем, бесполезно.

— Правильно понимаешь, — согласно кивнул он.

— Тогда расскажи мне, что тогда случилось возле ресторана. Мне, между прочим, настоятельно рекомендовали пойти в полицию, раз уж я оказалась снятой в том кино.

Он поморщился:

— Этот, — Инга поняла, что речь шла о духе, — понял. Не должен был понять, но понял. И он схватил человека. Я просто не успел.

— А что потом?

— Он побежал. Я его догнал и убил, — просто, как о чем-то обыденном, сказал он.

— А что увидят на этой пленке?

Стас пожал плечами:

— Думаю, ничего.

— Это как?

— Все, не отвлекай. Мы уже почти приехали.

Инга посмотрела на указатель. Волчья гора. Деревенька в нескольких десятках километров от города.

* * *

Деревня ничем не отличалась от сотен других. Такие же домишки, невысокие, приземистые, словно прижатые к земле. Здесь не было современных высоких коттеджей, даже самые «богатые» кирпичные дома выглядели обветшалыми.

И все-таки здесь было красиво. Эти маленькие, словно картонные домики буквально тонули в кудрявой зелени садов. И птицы. Птицы пели так, будто сегодня у них смотр художественной самодеятельности. Финал, в который вышли лучшие певцы. И теперь счастливцы стараются как в последний раз.

— Красиво, — прошептала Инга. — Зачем ты меня сюда привез?

— Хочу тебя кое с кем познакомить.

— С родителями? — усмехнувшись, спросила Инга. — Это какой-то кодекс порядочных маньяков: прежде, чем начать преследовать девушку, надо познакомить ее с родителями.

— Боюсь, не получится, — хмуро ответил Стас. — Мои родители погибли. Но человек, с которым я тебя познакомлю, мне ближе, чем родственник.

— Извини, я не… — Инга смутилась.

— Не нужно извиняться, — перебил он ее, — ты ведь не знала. Для чего вообще люди извиняются, если ни в чем не виноваты?

Они петляли по узким улочкам, сворачивали и сворачивали так, что Инга вряд ли бы запомнила дорогу. Странно, как чудно тут набросаны дома. Даже зная, какой из них нужен, тропинку к нему отыскать будет непросто. Того и гляди, упрешься в забор. А уж если не знать…

Дом, к которому они подъехали, на фоне всех остальных выглядел слишком уж добротно. Явно новый, выстроенный из белого кирпича, с высоким забором, металлическим на каменных опорах.

Стас вышел из машины, помог выбраться Инге и очень тихо постучал в дверь.

Инга попыталась представить, кто бы мог быть хозяином этого дома. Перед кем робеет Стас, который, кажется, не боится вообще никого? Почему-то представлялся здоровый мужик в летах, похожий на криминальных авторитетов, какими их показывают в детективных сериалах.

Она не угадала.

Дверь открыла сухонькая старушка ростом хорошо если по плечо Инге.

— Ну, здравствуйте, — сказала она ворчливо, — давно уж вас жду, что не сразу приехали?

— Сразу дела были, — словно оправдываясь, заговорил Стас.

— То-то дела. За полгода ни заехать, ни позвонить не нашлось минутки.

Инга не понимала ровным счетом ничего.

Почему эта старушка их ждет? Как вообще она может ждать Ингу, если ее непутевый родственник, или кем он ей там приходится, не звонил ей полгода, а познакомились они с Ингой совсем недавно? Почему Стас оправдывается, что не сразу ее привез? Может, они тут все не в себе? Куда она вообще попала? Снова та же чертовщина.

— Это Инга, — сказал Стас, — а это Анна.

Старушка посмотрела Инге в глаза. Выражение ее лица сделалось озадаченным.

— А он ведь не сказал тебе ничего. Мне, значит, предоставил. Ай да герой! Ну, на пороге что разговаривать? Садитесь за стол.

Стас разулся и прошел в комнату, Инга последовала ее примеру.

Посреди комнаты был накрыт круглый стол. На столе дымилась горячая картошечка. Миски с салатами да сковородка с яичницей. Тоже горячая. Накрыто было на троих. Старуха мало того что их ждала, так еще и ждала как раз ко времени!

Хотя… После духов и прочей чертовщины удивляться накрытому столу уже глупо.

— Откушайте, чем бог послал, — пригласила старушка.

И Инга почему-то не рискнула отказаться от этого угощения.

Как ни странно, за обедом почти не ощущалось напряжения. Наоборот, беседа текла так, как будто они все втроем, давным-давно друг друга знают. Старушка расспрашивала о новостях в городе, Стас отвечал, порой обращаясь к Инге, словно за подтверждением. И Инге удавалось даже вставить несколько слов.

За обедом о делах не говорят. Видимо, здесь придерживаются именно этого правила. Наверное, так и надо. Бизнес-ланчи — наскоро перехватить еды, не переставая обсуждать насущные вопросы — это точно откуда-то не отсюда, не из этой глубинки.

Когда тарелки были опустошены, хозяйка начала собирать посуду. Инга подхватилась:

— Давайте я вам помогу.

Но та лишь ответила:

— Сиди, успеешь еще помочь. А вот ты иди со мной, — кивнула она Стасу. — Самовар понесешь.

Стас принес самовар. И только когда чай из душистых трав был разлит по чашкам, он заговорил:

— Она их видит. Это не случайность, не совпадение, она их действительно видит. И идет к ним. Как такое может быть?

— Тебе-то что за дело? — сварливо проговорила Анна. — Как может быть, как не может быть? Есть — и есть. Надо пользоваться даром, коли уж даден.

— Она человек.

Из уст Стаса это прозвучало как приговор. Как будто бы быть человеком — это что-то ненормальное.