Он ведь Король; он мог в любой момент расторгнуть этот брак, вынудив Анну все рассказать отцу. Двух дочерей старый Ворон точно Королю не обещал. Но Король промолчал…

Паника накрыла девушку с головой, она покорно позволила себя вымыть в душистой теплой воде, пахнущей розами и шоколадом, расчесать и убрать волосы, и пришла в себя только тогда, когда в дверь постучали — и, не дожидаясь разрешения, вошли.

То были люди Короля.

Они принесли с собой все необходимое для того, чтоб приготовить королевскую невесту к венчанию, и Анна едва не разрыдалась от невероятного нервного напряжения, когда увидела свое подвенечное платье, разложенное на постели.

Это было поистине королевское платье из черного, как ночь, дорогого бархата, расшитого серебром и белым жемчугом, жарко горящим в свете свечей и камина. Кружевной высокий ворот сверкал каплями крупных бриллиантов, тугой корсаж был сплошь расшит драгоценностями, стомак* серебряным светлым клином ярко выделялся на безупречной черноте прекрасного бархата. Злился ли Король на Анну за ее невольную ложь или нет, а подарки к свадьбе он прислал поистине королевские, невероятные, драгоценные настолько, что бедная девушка, всю жизнь проходившая в самых скромных нарядах, едва чувств не лишилась, увидев это Вороново великолепие. О таком платье на свадьбу многие девицы Вороновых кровей и мечтать не смели — слишком тонкая ювелирная работы была проделана над ним, слишком идеальные, самые крупные и красивые камни украшали его, и слишком совершенный, слишком черный материал пошел на пошив этого наряда.

Когда расторопная Северина помогла Анне надеть это платье, девушка едва смогла устоять на ногах от невероятной тяжести — так много жемчуга, серебра и золота бы нашито на него, так длинен был шлейф и так пышны юбки, изукрашенные серебряной вышивкой.

В дивные волосы девушки Северина вплела жемчужные нити, покрыла ее голову драгоценной черной вуалью и надела поверх нее тонкий, как молодой серп месяца, маленький белый венец о пяти зубцах.

Но ноги Анны Северина натянула белоснежные тончайшие чулки и надела крохотные черные туфельки с серебряными брошками. Анна узнала эти туфельки; искусная вышивальщица, когда-то она сама изукрашивала их серебряными цветами и листьями, расшивала драгоценными каменьями, готовя приданое Изабели и тайком вздыхая о Короле.

Теперь же волей судьбы она сама надевала те вещи, что готовила для сестры; от страха и волнения руки ее тряслись, и Анна изо всех сил старалась удержать на своем лице выражение достоинства. Тот факт, что она теперь уже не прежняя серая мышка, а блистательная красавица, почему-то напрочь вылетел у нее из головы. В панике думала Анна о том, что сейчас ей придется идти рука об руку с Королем к алтарю, и все приглашенные — а это, несомненно, будут важные господа, придворные, все сплошь родовитые, богатые и знатные, — будут смотреть на нее, а ее короткая нога от волнения, как на грех, будет плохо сгибаться, заставляя девушку хромать еще сильнее. И эта неловкость, эта некрасивая убогая слабость может наверняка вызвать едкие улыбки, издевательские смешки. Люди, разряженные в пух и прах, станут рассматривать ее как ярмарочного уродца, в их глазах она наверняка увидит унизительную жалость. Анна словно наяву увидела их — эти насмехающиеся над ней лица, — и гордо вздернула подбородок, готовая с достоинством перенести все насмешки.

Анне хотелось спрятаться, не идти туда, на всеобщее обозрение. Но она знала одно короткое и суровое слово — долг. И не могла ему не подчиниться. Ради долга перед своей семьей она готова была пройти и это испытание, выдержать его с честью, как бы трудно ей ни было.

«Главное украшение человека — это его достоинство», — припомнила она слова отца.

Больше всего сейчас она хотела увидеть его, упасть ему в колени и расплакаться, выплакать и высказать ему весь свой страх, молить его защитить ее, отменить эту страшную свадьбу. Но, кажется, его тоже не пускали к новоиспеченной Королеве. Анне показалось, что она слышит его растерянный голос за дверями, ни никто не вошел. Стражи надежно охраняли свою Королеву.

Вероятно — эта шальная мысль мелькнула у Анны как краткая вспышка, — это Король так велел. Не пускать отца. Оставить его в неведении о том, что произошло, какая чудовищная подмена случилось. И измученная, напуганная Анна не могла понять, зачем он так сделал, хотел ли Король ее наказать, или же… странно, невероятно, невозможно!

Или же он тоже хотел оставить Анну себе.

Не хотел с нею расставаться. Не хотел отпускать.

Какая нелепая фантазия…

Когда служанка закончила туалет девушки и помогла той подняться на ноги, опираясь на ее руку, Анна с трудом смогла сделать несколько шагов. От переживаний она совсем ослабла, и служанка предложила ей выпить немного бульона, но Анна отказалась. Она не могла ничего есть и пить. Вечерело; за окнами было почти совсем темно, и Анна услышала мягкие звуки колокола, возвещающего о начале какого-то торжества.

— Ну, — ликуя, произнесла Северина, оглядывая перепуганную насмерть невесту, — кажется, готово все! Сейчас все случится!

От слов ее у Анны закружилась голова, кровь зашумела в висках, и девушка едва не лишилась чувств. Покачнувшись, она едва не упала, но вовремя была подхвачена Севериной. И в этот миг двери распахнулись, незнакомые люди — те самые, взглядов и осуждений которых Анна так боялась, — вошли в ее комнату и церемонно поклонились ей.

Глотнув воздуха, сохраняя ускользающее сознание усилием воли, Анна молча кивнула им на их полное почтения приветствие.

— Мы поможем вам дойти до места венчания, — произнес один из мужчин. Анна тайком рассматривала его через черную густую вуаль; он был молод и хорош собой, его черный наряд был украшен декоративными прорезями, в которых яркими, как кровь, вставками алел шелк.

«Герцог или граф, — в панике думала Анна, опираясь о его руку, предложенную ей. — Впрочем, все равно… все равно…»

С провожатыми идти было легче; с обоих сторон ее поддерживали под руки сильные мужчины, иначе она просто упала бы и не смогла подняться. Такая короткая дорога в часовню, которую Анна обычно проделывала в несколько минут сейчас заняла очень много времени, и, казалась, была нескончаемой. Глазами Анна отыскивала родителей, не взгляд ее натыкался только на грозную, зловещую стражу, которая, казалось, оцепила весь ее путь к алтарю.

И в конце этого пути, в свете золотых венчальных свечей, прекрасный, как воплощение божества, стоял Король.

У Анны ноги дрогнули, когда он обернулся к ней, и золотой свет бликами заиграл на его губах. Причудливая игра теней на его лице заставила Анну увидеть на его красивых губах легкую, мягкую улыбку. Его ласковый взгляд, исполненный гордости и огня, был обращен к ней, и Анне показалось, что Король даже замер, ослепленный ее великолепием.

Сам он не сменил свой наряд на что-то другое, более дорогое, Анна узнала его черно-синий костюм, белую тонкую линию кружев на вороте, но и так Король показался Анне самым красивым и ярким из всех, кто присутствовал на церемонии. Она дрогнула, оступилась, и ее ножка выскользнула из туфельки. Анна захромала, и ее провожатые тотчас заметили это. В нескольких шагах от алтаря и ожидающего Короля Анна была вынуждена остановиться. Один из ее провожатых опустился на колено, приподнял подол ее платья и отыскал туфельку. Лишь на мгновение маленькая изящная ножка в белоснежном чулочке показалась из-под богатого платья, и помощник от восторга ахнул, невольно залюбовавшись изящной точеной лодыжкой, крохотной ступней, которая оказалась меньше его ладони. Надев туфельку, он поднял взгляд, стараясь заглянуть под черную вуаль, а замер, ослепленный увиденным. В его черных глазах отразилось такое изумление и такое восхищение, что Анна смутилась, ниже опустив лицо и надежнее прикрывая его вуалью. Чтобы вывести из восторженного транса ее неожиданного поклонника, второму провожатому пришлось ткнуть его в бок, весьма непочтительно и чувствительно, и тот спешно поднялся, с силой потирая лицо, словно просыпаясь и отходя от прекрасного видения.