Среди сказок, легенд и топосов монгольской истории живуч миф о том, что Чингисхан с небольшой группой верных сторонников во главе объединенной армии воинственных кочевников действовал в одиночку и без посторонней помощи. А представления об их неожиданных и внезапных нападениях, о беспрецедентной свирепости и варварстве во многом базируются на хрониках того времени. Этот популярный стереотип был удобен как виновникам и подстрекателям, так и жертвам монгольских набегов. Немалую роль в закреплении образа беспомощности несчастных, кого судьба бросила на пути этого разрушительного цунами, сыграла «Новгородская летопись», анонимный текст средневековой Руси, содержащая яркое описание первого столкновения европейцев с татарами.

Они появились внезапно, без предупреждения, без причины, и так же резко исчезли, не объяснив истоков своей жестокости и жажды крови. Их языка никто не узнал, их приближения никто не заметил, а внезапного исхода – не смог объяснить. Затем, как и многие люди тех времен, под влиянием летописцев и бородатых церковников русские укрепились в оцепеняющей вере в своего беспощадного Бога, его неисповедимые пути и в то, что к этому бедствию их подвели собственные грехи. «Богъ единъ вѣсть»[105].

Джувейни цитирует персидского свидетеля, лаконично обобщая последствия первого удара монголов по Ирану: «Они пришли, они напали, они жгли, они убивали, они грабили, и они ушли»[106]. Этот образ усиливал впечатление о внезапном, без предупреждения, появлении монголов, которые распространяли вокруг себя ауру угрозы и тревожного ожидания. На самом деле этот образ в значительной степени был преднамеренной провокацией и не соответствовал истине в том плане, что монгольские набеги, как правило, тщательно планировались и поддерживались кем-либо из местных сил. По ряду причин монголы часто получали поддержку там, куда приходили, а сопротивление иногда отсутствовало или было довольно слабым. Миф о непобедимости вскоре начал переплетаться с реальностью, покуда победы следовали за триумфами, а побежденные армии вливались в ряды верных сторонников, прибавляя в общий котел свои рассказы о неизбежной победе монголов и о своей безнадежной, но несравненной храбрости перед лицом неодолимой судьбы.

Современные исследования поддерживают впечатление о том, что помощь и участие не-монгольских элементов в этих операциях были каким-то образом нежелательны, а потому принимались с недовольством. В то же время они не дают объяснений, почему это должно быть так (если это действительно было так). В действительности монгольские вторжения вызывали различную реакцию, как отрицательную, так и явно положительную. Cтоит подчеркнуть, что и боги, вероятно, улыбались татарским полчищам (как многие верили в то время)[107], поскольку свидетельства, полученные недавно климатологами, специалистами по образованию древесных колец, говорят о том, что в период с 1211 по 1225 год над Евразийской степью стояла необычайно благоприятная погода.

Нил Педерсен, специалист по древесным кольцам Геологической обсерватории Ламонт-Доэрти, утверждает, что погода в эти десятилетия была непохожа на любой иной период в истории Монголии за последние 1100 лет. Это способствовало значительному увеличению поголовья лошадей – ключевого фактора монгольской военной мощи. «По-настоящему примечательными наши новые данные делает то, что мы наблюдаем влажность выше среднего 15 лет подряд, – объясняет Педерсон. – Этот период совпадает с важным этапом монгольской истории и является исключительным, если говорить о параметрах влажности и их постоянстве». Длительный период благоприятных условий означал обилие трав, а следовательно, и увеличение поголовья скота и боевых лошадей, которые стали основой монгольской военной мощи. Эти пятнадцать лет заметно контрастируют с периодом длительных и исключительно суровых засух, которые разоряли регион в 1180-е и 1190-е годы, провоцируя в степи раздоры и волнения [1].

С вторжением Чингисхана в пределы оседлого мира мифотворцы вошли в раж. У него были преданные сторонники, к тому моменту исчислявшиеся многими тысячами. Самые верные из них и ветераны Балджуны теперь могли быть соответствующим образом вознаграждены и превратились в стальные длани великого хана, готовые захватить земли юга, востока и запада. Чингисхан должен был действовать быстро, чтобы, во-первых, подавить любое возможное недовольство, во-вторых, пополнить свою казну, а в-третьих, упредить и переиграть любого, кто решился бы бросить вызов его возвышению и господству. Рьяные последователи могли до хрипа кричать о своей верности, но без действительных свершений их поддержка испарилась бы моментально, став такой же эфемерной, как и их единство. Чтобы удовлетворить чаяния своих людей, Чингисхан должен был обеспечить им трофеи. Для поддержки своего легендарного образа ему нужны были триумфы и победы.

ТАНГУТЫ (ГОСУДАРСТВО СИ СЯ)

Первым делом в 1209 году Чингисхан выступил против тангутов. Это был не самый сильный противник, но боевые действия велись на границах Китая, что дало организованным по-новому войскам Чингисхана необходимый опыт и уверенность в себе. Западный фронт был отныне открыт для будущих кампаний. Монгольский налет заставил тангутов отступить в укрепленную столицу. Чингисхан ранее не сталкивался с такими фортификационными сооружениями и не смог сразу придумать противодействие чужеродной тактике скрываться за городскими стенами. И хотя тангутский государь в конце концов принял условия монголов, это был важный урок. Чингисхан позволил тангутскому двору остаться у власти, приняв обещание царя предоставлять войска для своих будущих военных кампаний, а чтобы скрепить вассальную зависимость, взял в жены тангутскую царевну. Он остался доволен тем, что нейтрализовал и подчинил противника, и был уверен, что тем самым обеспечил надежный фланг для планируемого нападения на гораздо более заманчивую цель – чжурчжэньскую империю Цзинь.

ЗАВОЕВАНИЕ КИТАЯ

После завоевания государства Си Ся Чингисхан немедленно атаковал чжурчжэней. Этот ход открыто поддержали кидани (Ляо)[108] и молчаливо – Сунский двор, поскольку оба государства все еще испытывали жгучий позор за давнее унизительное поражение от чжурчжэней (ок. 1125 года). После того как этот тунгусо-манчжурский народ нагрянул с севера, чтобы занять земли, ныне относящиеся к Северному Китаю, первыми подчинились кидани, многие из которых были изгнаны, а остальные – обращены в рабство. Вождь чжурчжэней Агуда эффективно использовал кавалерию, которой помогали перебежчики-кидани, и к моменту своей смерти в 1123 году завоевал все бывшие киданьские владения.