На ее лице застыло потрясенное выражение, какое бывает у ребенка, которого резко пробудили ото сна.

– Маркус плохой, – сказал он. – Понимаешь? Жестокий и злой.

Девочка дважды кивнула.

– Я понимаю.

С пляжа доносились пронзительные возгласы и хохот.

– Они обезумели, – с презрением продолжал Брахур. – Они пытали его.

– Что это значит – «пытали»? – спросила она, вся сжавшись.

– Делали ему больно. Очень больно.

– Ты видел?

– Нет, только слышал. Этого достаточно.

Она заплакала.

– Но ты спасешь его? Ты же спасешь его?

– Нет, – честно ответил Брахур. – Это невозможно.

Девочка взглянула на него как на предателя и отвернулась.

– Он бы хотел, чтобы я забрал тебя, – сказал парень.

– Хорошо, – отозвалась она после долгого молчания.

– Жди меня здесь. Я вернусь минут через двадцать.

– Хорошо.

Она глядела в сторону, сдерживая слезы.

– Пообещай мне, что никуда не пойдешь, – сказал он строго.

– Обещаю.

– Я скоро буду.

Он бросил на нее мягкий, потеплевший взгляд, взял полоски коры и вышел из логова.

Стояла тишина. Лишь переговаривались на деревьях птицы. Похоже, сектанты собрались на пляже, привлеченные пыткой.

Закат уже догорел, в лесу сгущалась тьма. Брахур остановился у соснового пня, который остался после строительства церкви. Тронул его – пальцы стали липкими. Он снял с себя изношенную майку и начал тереть ею о спил. Вскоре ткань просмолилась. Он взял палку и намотал на ее конец майку. Поднял связку коры и зашагал по тропе к шалашу.

Издалека он увидел Мирию. Она сидела у шалаша и чистила мидий, которых он принес ей днем.

– Ты знаешь, что случилось? – спросил он.

– Они пытают его, – сказала она вполголоса.

– Я ничего не могу поделать. – Его ноздри в гневе раздулись. – Их слишком много.

– Ты видел его? – Мирия отложила скребок и с грустью смотрела на парня.

– Нет. Но я слышал крики.

Она тяжело вздохнула.

На ее лицо упал рыжий закатный луч.

– Мы с девоч… – Брахур начал говорить, но тут же осекся. Что-то его смутило. Сколько прошло времени с той минуты, когда он оставил Сифинь одну?

– Мы с девочкой поплывем ночью.

– Будьте осторожны, – сказала она. – Ты принес записи?

– Я спрячу их у тебя. – Он оглянулся на подозрительный шорох. – Сохрани их.

– Ты решил их оставить мне?

– На лодке они ни к чему.

– Хорошо.

Вдалеке загремел чей-то голос.

Лес погружался в голубоватый сумрак.

– Значит, ты не поплывешь, – произнес он скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Мы же уже решили, – мягко сказала она.

Брахур помолчал.

– Я приведу помощь. Я обещал тебе.

– Обними меня, – попросила Мирия. – У меня руки грязные.

Приобняв женщину, он поцеловал ее в щеку.

– И еще, – сказал он. – Я возьму угли.

Она удивленно приподняла брови, но спрашивать не стала.

– Посмотри в печи, – услышал он.

Нагнувшись, он покопался прутиком в золе и достал несколько светящихся угольков. Затем завернул их в длинные зеленые листья.

– Береги тебя Господь, – добавила она.

Он кивнул.

– Я вернусь, Мирия.

– Ты очень хороший человек, Брахур.

Она улыбнулась, но он уже отвернулся, чтобы вытереть слезы, и не видел ее улыбки. Взяв палку и угли, он направился к берегу.

У церкви никого не было.

Он подобрался к строению почти вплотную, когда увидел в окне третьего яруса старика. Тот смотрел на небо и что-то глухо бормотал.

Брахур замер и с ядовитым презрением глядел на него.

«Что за черт».

Он подкрался ближе и увидел, как по щекам Маркуса текут слезы. Морщины не позволяли им скатиться. Капли застревали в складках кожи и в полумраке блестели.

«Интересно, что он там шепчет? Что-то об Элеоноре». Прошло почти десять минут. «Только бы не остыли угли». Сумрак густел, превращаясь во тьму. Брахур неотрывно следил за стариком, пока тот не отошел от окна.

«Теперь можно».

Дрожа от напряжения, он положил листья на землю. Долго прислушивался. С пляжа доносились голоса сектантов. Они что-то ожесточенно кричали. Их голоса тонули в музыке и шуме набегавших волн.

«Еще немного».

Наконец он развернул сверток и легонько подул на угли. Взметнулась струйка пепла, они покраснели. Он положил на них головку факела и стал дуть снова, пока не вспыхнул огонь.

В лицо плеснули водой.

Нейт застонал – ноги вновь охватило пламя.

– Очнись, – сказал чей-то властный голос.

Он приоткрыл глаза и увидел перед собой незнакомого бородатого мужчину. Вокруг толпились островитяне. Их фигуры теряли свои очертания – он смотрел на них, будто сквозь стакан с мутной водой.

– Что ты говорил о Маркусе? – спокойно спросил бородатый сектант.

Его огромное багровое лицо почти вплотную приблизилось к Нейту.

– Отпусти… – прохрипел Нейт и с глубоким ужасом уставился на свои ноги. Кости голеней оголились, обнажилась левая коленная чашечка. По бедрам расползались язвы. В одной из них копошился огромный, отбившийся от стаи муравей.

– Ты против него, верно? – повторил бородатый. – Скажи, кто еще говорил о нем дурно!

Толпа зашумела.

– У него есть дочь! – раздался крик. – Найдите его дочь!

– Пусть его целиком сожрут муравьи! – заорал кто-то.

Нейт шевельнул ногами, но это лишь усилило нестерпимый жар и жжение. Он застонал, по щекам потекли слезы.

– Тебе больно, – сказал бородатый, – но ты не веришь.

Его губы искривились в мрачной ухмылке. Он отошел на несколько шагов и что-то сказал собравшимся.

Издалека доносилась судорожная мелодия, сверкающее арпеджио волн.

– Он лгал нам! – объявил бородатый.

«Музыка звучит другая, – кружилась в голове мысль. – Уже почти темно, значит, прошло много времени… Но сколько суток? Сифинь ждет… она ждет… Я должен идти… Нужно сначала встать».