– Они убьют ее, ты же знаешь, – сказал призрак.

Брахур налег на весла, на его лбу вздулись вены. Из океана тянулась струнная фаза, ми-бемоль, великолепная, трансцендентная мелодия, в которой он угадал Генделя. Нет, не «чистый» Гендель, а импровизации на одну из его тем. Но это было не менее прекрасно.

– Почему ты уплыл один? – раздался в голове голос.

Брахур промолчал.

И только спустя несколько минут наружу прорвались слова.

– Прости, я не сказал тебе тогда, – бормотал Брахур, уставившись вдаль. – Последний день до острова… Я вспомнил одну вещь.

– Говори, – отозвался Нейт.

Он помедлил и продолжил:

– Я помню, будто бы жал руку Маркуса… Я тряс его ладонь. Помню, он был в клетчатой рубашке… Да, тот старик. Кажется, мы улыбались друг другу… – Брахур сглотнул слюну и добавил: – Разве я мог тебе сказать?

– Похоже на сон.

– Это и есть сон, – ответил Брахур после долгого молчания.

Измученный парень пожирал глазами горизонт, но там ничего не было – ни огней, ни кораблей, ни земли.

Океан – темная, чарующая бездна – оказался бесконечной водной пустыней.

Вы слушаете нас, профессор Ферд?

Секта разрослась по всему Острову – через пять лет здесь образовалось первое государство. Тогда же нашли дневник Брахура. После были сотни стычек и долговременное разделение территории на два враждующих лагеря. Что потом? Грянула эпидемия тризги, скосив половину населения. Затем произошло главное событие: великое воссоединение острова и начало строительства второго. Жаль только, оно ни к чему не привело. Однако надо признать, наши предки были удачливы.

Теперь, спустя многие годы, океан укутан густым туманом, но из него по-прежнему доносится музыка. Вода холодная, она обжигает – если опустите с лодки обнаженные ноги, почувствуете, как тысячи невидимых иголок впиваются в кожу, а через пару мгновений ноги начнет ломить, и вы поспешите вернуть их в тепло. Ландшафт под поверхностью образован высокими горами, низинами, карьерами, лесами водорослей, глубокими пещерами. Вода спокойная, ее не штормит, лишь слегка рябит, мерно колышет. Океан будто уснул. Небо над ним пепельно-серое, угрюмое. Мало кто из нас помнит голубой зенит, густую синеву небосвода. А вот и Остров, окруженный серостью, туманами и музыкой, вечной музыкой, льющейся из океана.

Вы спрашиваете, как появился Массив?

На этот счет у нас есть интересные воспоминания доктора Торнуэлла. Поглотив его, мы по умолчанию обрели и его память.

Вы готовы слушать?

В тот день главный врач второй психиатрической лечебницы Торнуэлл сидел в тяжелом раздумье. Он смотрел в окно на океан и напряженно думал. В палатах № 5, 23 и 78 лежали три странных пациента. Диагнозы были одинаковы: расщепление личности. Болезнь, досконально изученная. В этом-то как раз не было ничего удивительного.

Нечто другое вызывало у доктора недоумение. Наборы личностей у этих пациентов совпадали. Каждый из них показывал число в одиннадцать индивидов. Причем эти списки были одинаковы у всех троих. Удивительно, правда? Разумное объяснение – сговор, умышленное одурачивание персонала больницы – не выдерживало никакой критики. «В таком случае, – полагал Торнуэлл, – все трое были бы первоклассными актерами, способными гениально отыграть все одиннадцать ролей».

Он сидел над списками, изумленно сверяя личности. «А может, это какая-то новая, неизвестная науке болезнь, – думал он. Еще большей странности добавлял тот факт, что в списках значились имена всех троих пациентов. С точки зрения доктора, это было абсурдно и просто невозможно. Неужели кто-то водит его за нос? Или же нагрянула вневедомственная проверка? В лечебнице творилось нечто невообразимое, и это ему не нравилось.

Поздним вечером, когда доктор допивал остывший чай, в кабинет ворвался его заместитель и, оживленно жестикулируя, заявил:

– Прошу прощения, доктор Торнуэлл, мы нашли еще одного. Его имя – Кордсон… Он тоже значится в том проклятом списке.

– Продолжайте, – кивнул доктор.

– Боюсь, в нем сидят те же одиннадцать личностей. А возможно, и больше.

– Как вы его обнаружили?

– Он сам к нам пришел.

– Сам пришел? – удивился доктор.

– Да-да. И еще… у него глаза, кхм, – заместитель потупился, – тоже, как у тех пациентов, блестят очень странно. Будто бы фиолетовым… я не знаю…

И тогда в голове доктора родилась абсолютно невероятная мысль. Она озарила его и на мгновение парализовала. А что, если это вовсе не расщепление личности? Что, если это…

Он резко вскочил на ноги и закричал:

– Ведите их всех сюда! – Из его рта летели брызги слюны. – Нужно устроить очную ставку.

«Возможно, – решил он, – это как смешать в кастрюле несколько стаканов разного сока и полученную смесь разлить обратно по стаканам».

Надо отдать ему должное. Главный врач психиатрической больницы был прав. На тот момент в Массиве было только одиннадцать человек. Ничтожно мало для переворота.

Вы согласны, профессор Ферд?

Торнуэлл сделал предположение – блестящее предположение! – что это не психическое отклонение, отнюдь не расщепление, а Слияние пациентов в коллективный разум.

Браво, доктор!

В ту ночь нам удалось склонить еще семерых. А с рассветом заместитель привел ему нового пациента.

На утреннем заседании Торнуэлл предложил называть нас «слэпами» и объявил, что личностей стало намного больше. За день в лечебницу привезли двадцать шесть человек. Все мы только молчали да смеялись. Доктор узнал среди наших оболочек чиновников и парочку инспекторов и страшно ругался.

Процесс был уже необратим.

Началась цепная реакция, профессор Ферд.

Мы торжественно объявили, что мы – единое, нерушимое сознание – называем себя «Массивом».

Доктор был уверен, что на Острове будет введено военное положение. Разумеется, это ничего бы не изменило. Возможность сбежать от реальности появилась на Острове, когда стала распространяться депрессия, и многие оказались на грани психоза. Мы поглотили уже половину тех, кто составлял верхушку власти, и на тот момент нас было почти тысяча человек.

Ни один индивид, никакая армия не в силах одолеть согласованное сознание с нейровычислительной силой в тысячу разумов. Вы будете смеяться, но через день мы поглотили и Торнуэлла.

Тотальная экспансия – вот что нас интересовало. Мы хотели поглотить весь Остров, каждого его жителя. Глаза наших оболочек становились ярче, в них было все больше фиолетового огня.