наверное… Становится жарко, и я начинаю обмахиваться ладошкой. Перевожу взгляд на собаку — Грэй с одеялом в зубах явно ждёт благодарности.

— Ах ты ж моя зайка, — поглаживаю пса, — догадался, что мне любопытно, да? Но теперь давай лучше мы его укроем!

Забираю у довольного Грэя одеяло, быстро одеваю шефа до конца — теперь-то уж чего — и, наконец, со вздохом облегчения падаю в кресло в углу комнаты.

Время подходит к двум часам ночи, но лечь спать я сейчас не могу: Аня говорила, что антибиотик надо колоть каждые четыре часа. Поэтому сворачиваюсь в кресле в неудобной позе, чтобы не заснуть крепко, и выставляю будильник.

В четыре часа, покачиваясь от недосыпа, ухитряюсь сделать второй укол, так и не разбудив мужчину. Вообще, Анька говорила, что у меня рука лёгкая, надеюсь, так и есть. Опять устраиваюсь в кресле и теперь уже проваливаюсь в глубокий сон.

Снится мне, надо сказать, сплошная порнография! Причём с Муромцевым в главной роли. И во сне мне совсем не неловко — наоборот, я бесстыже подставляюсь под поцелуи и всё остальное, сходя с ума от удовольствия. Вот только когда кажется, что до пика осталось совсем немного, он вдруг отстраняется, и я слышу:

— Марина? Мари-ина!

Открываю глаза и подпрыгиваю, оглядываясь. Сердце колотится то ли от испуга, то ли от возбуждения, которое ещё не утихло. Но тут же вспоминаю, где я, и торопливо подхожу к проснувшемуся наконец шефу. Протягиваю ему стоящий тут же на тумбочке стакан прохладной воды, который он, приподнявшись, на автомате берёт и выпивает.

— Как вы себя чувствуете, Илья Сергеевич? — спрашиваю, забирая пустой бокал.

— Что вы здесь делаете? — отвечает вопросом на вопрос мужчина и непонимающе хмурится.

— А вы не помните? — спрашиваю с надеждой.

— Н-нет, — произносит с запинкой, — а что я должен помнить?

На меня накатывает облегчение. Это хорошо, что он не помнит. Это просто прекрасно!

— Вам было плохо вчера. Температура, кашель — вы почти задыхались. От врачей отказались, потом… — я мнусь, но продолжаю, — ну, не то чтобы потеряли сознание, но почти.

— Вы всё-таки вызвали скорую, — он говорит не с упрёком, а скорее просто констатируя факт.

— Нет, — я качаю головой, — вы мне увольнением пригрозили.

— Но я чувствовал… что-то, — он недоумённо вскидывает на меня глаза.

— Не переживайте, я всё сделала сама.

— Что вы сделали?

— Эм-м, — мне неловко говорить, но представляю, насколько хуже ему, если он и правда ничего не помнит, — я ввела вам нужные лекарства, чтобы снять спазм в бронхах и сбить температуру.

— Откуда вы знали, что делать?

— У меня подруга врач, она проконсультировала, — что-то это уже напоминает допрос.

— А почему я… — Муромцев оглядывает себя, сдвигает вниз одеяло и смотрит на меня с подозрением.

— Температура спала, вы сильно вспотели… — стараюсь говорить максимально дипломатично.

— Вы… меня переодели?

— И сменила постель, — киваю.

Шеф прикрывает глаза и сжимает пальцами переносицу.

— Илья Сергеевич, вам плохо? — всполошившись, щупаю лоб. Нет, температуры вроде нет.

— Марина, помолчите сейчас, пожалуйста, я пытаюсь справиться с собой, — произносит мужчина тихо, и я, захлопнув рот, усаживаюсь обратно в кресло. Смотрю на часы — стрелка подходит к восьми, скоро следующую инъекцию делать. Решаю пока заварить чай, да и умыться не помешает — хоть в лицо водой поплескать.

Приготовив всё, вхожу обратно в спальню, неся с собой плоское деревянное блюдо, которое обнаружила на кухне. Шеф лежит с закрытыми глазами, но услышав шаги, тут же поворачивает ко мне голову.

— Это ещё зачем? — нервно косится на поднос, где рядом с чашкой лежат ампулы и стоит спирт с ватой.

— Лекарство каждые четыре часа надо вводить, иначе опять плохо станет.

Приготовив раствор, похожу к кровати.

— А таблетку нельзя выпить? — Муромцев с несчастным видом смотрит на шприц в моей руке.

— На антибиотик в таблетках надо рецепт получить, а у меня нет. Вы же от врачей отказались. И ампулы-то чудом нашлись. Да не переживайте вы так, Илья Сергеевич, просто повернитесь, я быстренько всё сделаю, — чуть не ляпаю «я там уже всё разглядела», но вовремя прикусываю язык и умоляюще складываю брови домиком. — Ну вам что, болеть понравилось? Ещё хотите?

— Нет, не хочу, — тяжело вздыхает. — Ладно… — перекладывается ко мне спиной, откидывая одеяло.

— Вот и хорошо, вот и молодец, — приговариваю успокаивающе, сдвинув пониже край домашних брюк и протирая кожу ваткой со спиртом. — Медленно надо вводить, расслабьте мышцы и потерпите чуть-чуть.

Мужчина резко вдыхает и сжимает подушку, но молчит.

— Всё-всё, уже всё! — убираю шприц подальше, Муромцев быстро натягивает на себя одеяло и, морщась, поворачивается обратно. Честное слово, больные мужики — как дети.

— Потрите место укола, — снимаю чашку с подноса и ставлю поближе к постели, чтобы до неё можно было дотянуться. — И выпейте чаю.

Тихонько выхожу из комнаты, чтобы не смущать шефа ещё больше. Поздновато, конечно, задумываться об этом, но видно ведь, что ему неловко. Пойду лучше приготовлю что-нибудь поесть. Вряд ли он сейчас захочет, но чуть позже всё равно нужно будет. Особенно если Аня всё-таки забежит и выпишет ему нормальные антибиотики — не на пустой же желудок их пить. У неё смена заканчивается в восемь, но сразу она никогда не освобождается, только спустя несколько часов.

Зеваю и тру лицо руками — ночь почти без сна даёт о себе знать, но сейчас отдохнуть не выйдет. Ползу на кухню. За мной, помахивая хвостом, топает Грэй.

— Что, приятель, позавтракать хочешь? — треплю мохнатые уши и опять зеваю, чуть не вывихнув челюсть. — Сейчас покормлю. И прогулять тебя надо.

Пёс вываливает язык и смотрит на меня, наклонив голову. Вид у него до того потешный, что невольно улыбаюсь. Ночка была, конечно, абсолютно чумовой, но Илье Сергеевичу лучше, так что всё теперь будет хорошо.

Нахожу в морозилке тушку, в которой опознаю курицу, успеваю поставить вариться бульон, покормить Грэя и даже вывести его. Как хорошо, что он воспитанный. Такая туша если куда-нибудь намылится бежать, я следом за поводком