Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Надо согреться! — сказал он.
— А где ваш мольберт? — пьяно испугалась она, забыв, что он отнёс его к себе в корпус, когда они ещё только вышли из лодки мальчика-"спасателя", чтобы отправиться в погребок.
— Я же его отнёс! — напомнил он. И заказал на закуску 2 скумбрии горячего копчения, объяснив: — Надо поесть, а то опять опьянеем! — И рассмеялся — весело, беззаботно. Она ещё не видела его таким: даже лицо сделалось мальчишеским. Тогда рассмеялась тоже.
В тот вечер им было так хорошо, что смеялись и после прогулки. То над собой, пьянчужками, которые забыли сегодня и про обед, и про ужин, а теперь вот везде и закрыто всё. То над пьяным под электрическим фонарём, обнявшим столб и что-то рассказывающим ему.
— Уверен, жалуется на бухгалтера!
— Почему на бухгалтера? — смеялась она, не понимая.
— Потому что маленькую зарплату выдал.
Мамочки! Ну, никогда не было так легко и хорошо на душе. Потому, видно, и согласилась пойти с ним утром в горы. А из моря, наконец, прямо из воды, медленно и торжественно всплывала луна, словно светящийся морской буй. Осветила постепенно посёлок, Генуэзскую крепость вверху. Вода под луной по-ночному стала бликовать, протянулась к берегу расплавленной дорожкой. Море, недавно утихшее, под светом будто ожило, шевельнувшись сонной волной сразу вдоль всего берега. Спать не хотелось. Хотелось ходить под звёздами. Целоваться, любить. И они опять целовались. Подолгу глядели друг другу в глаза, освещённые призрачным светом и светившиеся от счастья.
4
Странно, ни разу вчера не вспомнился муж. Не было и никаких угрызений совести. Всё это навалилось лишь утром. А вчера забыла обо всём и вела себя, как девчонка. Впрочем, во девичестве-то у неё и не было ничего. Николай сразу посватался к ней — служил в армии рядом с её детдомом. Любовь была неопытной, торопливой. И только теперь вот поняла: не было в ней нежности, таинственного волшебства. Как-то развивалось всё уж очень по-деловому. Пришёл Николай к директрисе вместе со своим командиром. Там и посватались. Кончала как раз 10-летку, и уехала после свадьбы к его родителям. А он ещё дослуживал, пока она в институте училась — без него поступила! Да и расцвела — тоже без него. Но так и не нацеловалась, не нахороводилась. Скомканной получилась юность.
Комканной была и, запоздало вспыхнувшая теперь, любовь — ворованная ведь, и без перспективы. Нужно прятаться от всех, делать вид, что ничего не происходит. А главное, ощущать себя виновной — перед Николаем, перед дочкой, перед собой. Разве нельзя остановиться, пока ещё не поздно?..
"Странно устроена душа, — размышляла Людмила, любуясь вдохновенным лицом Бартенева, который, ласково поглядывая на неё, рисовал. — И любить хочется, и — страшно. Совесть подсказывает: "Уйди! Зачем тебе это?", а сердце не хочет уходить. Пусть будет так, как угодно судьбе. Если он не тронет меня — может, ему это и в голову не придёт; зачем же осуждать человека заранее; вчера же вот не полез с этим, даже не подумал о таком — значит, всё и так обойдётся. А начнёт приставать, тогда и уйду. Или уж, как судьба: там видно будет. Что заранее паниковать?" И успокоилась.
Кончив набрасывать на лист ватмана карандашный эскиз, Андрей Александрович показал его. Людмила на рисунке была, как живая, но не поверила, что так красива. Спросила с восхищением:
— Неужели я такая на самом деле?
— Не знаю, — раздумчиво ответил он. — Я ведь люблю вас. Возможно, уже не могу быть объективным.
Она его обвила руками за шею и, целуя в губы, произнесла:
— Спасибо вам! Я вас тоже люблю. Хотя и не имею права.
— Я не собираюсь отнимать у вас семью, — ответил он с грустью. — Мне ничего не надо: просто люблю, и всё. Хотя тоже пытался противиться.
— Как это? — Моргая, она невинно смотрела ему в глаза.
— Да так… — ушёл он от объяснения. — Ещё с вашей лезгиночки. Такое лицо, такая пластика!.. И редкостная чистота. Мне кажется, что я где-то уже видел однажды этот образ, и он остался в художественной памяти.
— Андрюшенька, не надо так, а то я заплачу! У меня тоже такое чувство, что я вас где-то уже встречала. А может, было что-то похожее, а? И у вас, и у меня?.. — жалобно проговорила она и всхлипнула. — Мне таких слов никто ещё… А я ведь вас тоже люблю. Могу и не устоять.
Он счастливо улыбнулся ей:
— Не бойся. Если я от тебя на скалу-камень удирал, то не обижу и теперь. Устои-им!.. — пообещал он.
Все сомнения, все камни с души были сняты. От жаркой благодарности к нему она прижалась к его плечу и, плача счастливыми слезами, принялась целовать его в загорелую мощную грудь.
Поцеловав в пушистый затылок и её, он радостно спросил:
— Хочешь вина?
— А у тебя что, есть?! — обрадовалась она.
— Есть. Всё — вон в большой сумке! И еда, и стаканы. Даже большой чайник с водой, чтобы не возвращаться в посёлок. Мне хотелось побыть с тобой целый день вместе.
— Правда?! И мне хотелось целый день. Только я…
— Что ты?
— Боялась тебя.
— А теперь?
— Не боюсь.
— Ну, спасибо…
Они выпили немного вина и, счастливые, стали целоваться. Никого не было, только коршун в голубом небе, да ветерок, нагретый солнцем, ласково прикасался к ним. Людмила не знала себя, и "завелась", как и вчера. Он это почувствовал и, положив её на спину, осторожно гладил. Потом, ещё осторожнее, сладко касаясь нагих мест, принялся снимать с неё купальник. Она и хотела этого, и сопротивлялась. Потом, чувствуя, что больше не выдержит, выдохнула:
— А без этого — разве нельзя?..
Он покорился ей тут же:
— Можно, конечно. Я не дикарь, и всё помню. Только не выдержал вот… хотя и обещал. Прости, пожалуйста… — Он отвернулся, чтобы не смотреть, как она будет приводить себя в порядок. Да смущён был и сам. Потом, словно оправдываясь, не поворачиваясь к ней, начал глухо рассказывать, как потерял в юности медсестру Верочку, а 2 года назад и
