если было настроение и силы, пленные собирались в группы и беседовали на различные темы: о питании, о политике, о положении на фронтах, сведения о котором просачивались от новых пленных и немцев. Но с чего бы ни начали беседу, разговор незаметно переходил на еду. О каких только блюдах ни говорили!

– А вот моя мама такие вкусные пельмени готовила, – начинал кто-нибудь. И с мельчайшими подробностями рассказывал, как мать готовила пельмени.

– А моя жена, – начинал другой, – такие вкусные вареники делает, что пальчики оближешь.

– Моя сестра очень хорошо готовит, особенно нравится мне, как она чахохбили делает.

– Дайте мне барашку, – запевал третий, – я такой шашлык поджарю, что никто другой не сумеет.

И так бесконечные ежедневные разговоры о еде. Они как внезапно возникали, так внезапно и гасли. Особенно часто говорили о еде в Хаммерштайне.

Эссен

В Хемере подготовили большую партию пленных, куда попал я, и отправили в Эссен. Там те же бараки, те же вши и блохи, те же порядки, и избыток полицаев. Из лагеря пленных посылали на заводы Круппа и другие предприятия.

Я попал на завод Круппа, где производили танки «Тигр». Немцы очень хвастались этими танками, особенно в начале войны. Но наши танки превосходили их по своей мощности, маневренности, скорости и способности оптимально поражать противника.

Завод находился в трёх километрах от лагеря. Пленные обычно ходили на работу в колодках. Это было невыносимо тяжело.

После трёхкилометровой ходьбы надо было ещё 9-10 часов на заводе отработать. Слесари, токари, фрезеровщики, инструментальщики и другие трудились по специальности, а остальные выполняли разные работы. Лично я таскал на тачке детали, стружку. Тяжело было физически, но ещё тяжелее морально наблюдать, как с конвейера сходят готовые танки, которые отправятся на фронт, чтобы убивать моих соотечественников.

Смотреть на «Тигры» было больно до слёз. И на третий день я отказался идти на работу. Во-первых, совесть не позволяла, всё-таки получалось, что я работаю на врага, который куёт оружие против советских войск. Во-вторых, я не мог преодолеть такое расстояние пешком при моём состоянии здоровья. За отказ идти на работу меня, что называется, «добре» отделали и направили в санчасть. Русский врач, чёрствый и антисоветски настроенный, отказывался меня положить в больничку, но мне помогли авторитетные люди, в том числе капитан Малинин. Разумеется, я врача как следует вызвездил.

Теперь у меня появилось много времени подумать о судьбе военнопленных и о себе. Уже давно открылся второй фронт. Что нас ждёт? Все хотят как-нибудь выжить в этот период. Но как? Ведь за день в плену столько переживаний, чего не испытаешь и за год на свободе. А жить хотелось, как никогда! Люди чувствовали, что приближается конец войны. Каждому хотелось дожить до победы над фашизмом. Думали о Родине, хотелось увидеть родные края, родственников и близких, друзей и товарищей. А где гарантия, что это удастся? Её не было. Чтобы дожить до освобождения, некоторые умудрялись, как и в Дуйсбурге, приносить с завода металлические трубки из нержавеющей стали, резину, брезент. Из них делали кольца, чувяки и меняли у немцев на хлеб. Я пишу об этом второй раз, чтобы показать, как люди цеплялись за жизнь. Откуда у них взялась такая сноровка? Ведь раньше-то они этим делом не занимались.

Некоторые пленные делали шкатулки и художественно их оформляли. Я тоже, хотя раньше и понятия не имел, как это делать. Ребята приносили мне фанеру, клей и солому. Из фанеры я делал шкатулку, а вымоченной и обработанной соломой украшал. Получались довольно красивые шкатулки. Ребята меняли их на хлеб, часть которого доставалась и мне. Помню, как один парень очень старался и в течение двух дней (конечно, после работы) делал одно кольцо. А кольцо – это булка хлеба. Я ещё тогда подумал и сказал ему, что он наверняка доживёт до конца войны, если немцы и полицаи не убьют. Выглядел он очень статным, сильным, крепким, полным, даже щёки у него были розовые. И что же вы думаете: примерно через год после освобождения американцами он на моих глазах перерезал себе горло бритвой. Я не успел её у него выхватить. Он покончил с собой потому, что больше не мог переносить страшных мучений. Жаль его было до слёз: у него была третья стадия туберкулёза.

Я заметил среди пленных какое-то оживление – собираются группами, о чём-то шёпотом рассуждают. Но не мог понять, в чём дело. Однажды в каком-то бараке зашёл разговор о руководстве партией и правительством. В бараке немцев не было. Посчитал, что все ребята свои. И я, как говорится, открыл душу нараспашку и выступил главным комментатором, совершенно не предполагая, чем это мне отзовётся.

На второй день я встретился с капитаном Малининым (или Малиновским, точно не знаю). Но хорошо помню, как он сказал, что его отец не то генерал, не то маршал и занимает в Красной армии видную должность. А сам капитан Малинин попал в плен по несчастью, но как это произошло, он не говорил. Капитан предупредил меня, что среди нас есть доносчики, и надо быть осторожнее. Пожурил меня по поводу вчерашнего выступления. Он мне понравился: симпатичный молодой человек, высокого роста, статный, крепко сложенный, чувствуется воинская выправка. Капитан мне наедине признался, что является командиром подпольного формирования военнопленных лагеря, что надо быть начеку. Вот-вот придут союзники, и мы должны вести подпольную работу, по сигналу обезоружить комендатуру и идти навстречу освободителям.

Дортмунд

Через несколько дней меня комиссовали и в сопровождении конвоира отправили в Дортмунд. Здесь порядки были те же, что и в других лагерях. Но отчасти мне повезло. Я встретился с полицаем, который не был похож на всех других своим поведением.

Его звали Виталий Кутилин. Это молодой человек лет 30-33, высокого роста, широкоплечий, крепкого сложения. Светлое лицо, тёмные волосы, светящиеся глаза, приятная улыбка, одним словом, обаятельный и на вид интеллигентный. Обычно он ходил во френче, брюках галифе защитного цвета и сапогах. С ним было приятно поговорить, как с человеком эрудированным. Плётка, как и у всех полицаев, имелась, но он её почти не носил. Он числился не только старшим полицаем, но и русским комендантом лагеря. К пленным относился строго, но не бил и старался не обижать.

Как-то мы с ним разговорились, и я узнал, что он родом из Ростова-на-Дону, учился в Ростовском университете на 4-м курсе исторического факультета. В 1937 году его отца посчитали врагом народа и ликвидировали, а за это Виталия Кутилина исключили из университета. Он выразил недовольство руководителями