что в конце года вам придется ставить выпускной спектакль?

Да, вот и еще одна особенность обучения в Ливере: студенты литературного факультета всесторонне развивают художественные навыки, и, помимо обычных дисциплин, в учебном плане значатся такие предметы и факультативы, как “Эстетика”, “Хореография”, “Актерское мастерство”… Последний пользовался особенным почетом, вплоть до того, что посещение театрального кружка считалось практически обязательным. И, по традиции, учащиеся последнего курса перед ГОСами ставили большой, серьезный и торжественный спектакль, посмотреть который собирался весь вуз. Еще одна головная боль — я считала себя максимально далекой от всех этих художественных выкрутасов. Выучить предмет, написать диплом или даже книгу — пожалуйста, а вот изворачиваться и паясничать на сцене… Ну да ладно, нечего накручивать себя раньше времени, до выпускного спектакля еще дожить, то есть доучиться, надо.

— Может, кто-то хочет начать? — Вениамин оперся о кафедру и подпер рукой подбородок, принимая расслабленную, готовящуюся внимать, позу.

— В прошлый раз мы остановились на Красовской, — раздался голос Стасяна. — Может, с нее и начнем?

— Неплохая идея, — чуть подумав, решил Верстовский. — Но начнем мы с тебя, а ею продолжим. Приступай, дружок… Как, говоришь, твоя фамилия?

Я обернулась и мстительно улыбнулась Ромкиному другу, из которого был такой же чтец, как из меня — Терминатор.

— Мильнев, — Стас состроил страдальческую гримасу и принялся листать учебник. — Одну минуточку… Э-э-э. “Ваша светлость, я сознаю, что поступаю весьма дерзновенно, посвящая мои слабые строки вашей милости…”

— Посвящение не надо читать, давай сразу со стихотворной формы, — поправил его декан.

Как только диска солнечного

Швырнул в пространство плачущий восход,

Уже Адонис на охоте с псами…

Увлекшись ловлей, он любовь клянет.

Его Венера мрачная догнала

И, словно дерзкий жалобщик, пристала…

Стас бубнил, уткнувшись лицом в парту. Верстовский попросил его прибавить громкость, но особого успеха не добился, и просто махнул на него рукой. Я следила за текстом, пытаясь справиться с волнами дрожи, накатывающими на меня, словно прибой на прибрежные камни. Сейчас настанет моя очередь читать — да, всего лишь читать! — а я раскисла…

— Достаточно, — Вениамин Эдуардович сделал пометки в журнале: по движению руки это был один огромный прочерк, и обратил на меня выжидающий взор. — Надеюсь, следующий студент справится лучше.

Гарденина ободряюще стиснула мою ладонь и незаметно ткнула в книгу, показывая место, с которого читать. Я кивнула и откашлялась:

— Ты одарен такою красотой, / Что мир погибнет, разлучась с тобой… — мой голос подрагивал и драматически срывался. Я на секунду прикрыла глаза, представляя на месте старшего Верстовского младшего:

Сойди с седла, мой милый, поскорее

К стволу уздою привяжи меня!

В аудитории грянул хохот. Даже серьезная Юлька, и та покатилась со смеху.

– “Коня” привяжи, а не “меня”, Красовская! — Верстовский побагровел. — Тихо!

Я терпеливо переждала постепенно стихающий шум, обливаясь пОтом и позволяя одногруппникам сбросить напряжение в бурном веселии. Вот уж оговорочка по Фрейду! После таких провалов дают прозвища на всю жизнь.

К стволу уздою привяжи коня!

Меня порадуй милостью своею

И сотни тайн узнаешь от меня.

Приди и сядь, здесь не таятся змеи…

Я докажу, как целовать умею!

— Это совсем никуда не годится, Маргарита, — самым некорректным образом прервал меня Верстовский. — Вы же не сводку новостей озвучиваете!

— Что конкретно я делаю не так?

— Не вкладываете душу и эмоции. Где ваш пыл, ваша страсть? Неужели вам не случалось признаваться в чувствах мужчине?

Глаза всех присутствующих обратились ко мне, ожидая ответа.

— Нет! — скрипнула я зубами.

— Тогда представьте себя в этой роли. Поэмоциональней, пожалуйста.

По ощущениям, я читала долго, целую вечность, большую часть времени “отключаясь” и произнося слова автоматически, но иногда выныривая в реальность и приходя в еще больший ужас от слов, которые произношу. Я уже читала это произведение на втором курсе, но по-русски оно звучало еще непристойней, чем в оригинале. Воистину, поэты и писатели во все времена были озабочены продолжением рода.

В горле пересохло, и я сделала паузу. Декан смилостивился и перестал пытать меня чтением.

— Спасибо, Красовская. В вашем исполнении строки Шекспира зазвучали по-новому, — одногруппники снова захихикали. — Теперь пусть читает соседка.

— Я — Гарденина! — Юлька так и подпрыгнула на стуле. — На локти и колени опершись, / Она тотчас рядом с ним ложится… ОЙ!

К концу половины пары студенты сидели в гробовом, задумчивом молчании. Даже для нас, выросших в эпоху безжалостной интернетизации, произведение стало откровением.

— Оставшееся дочитаете дома. На следующей части занятия обсудим прочитанное. Подумайте над вопросами — скоро вам придется писать самостоятельную по этой поэме.

Прозвучал звонок. Одногруппники немного расслабились. Кто-то последовал примеру Верстовского и вышел из аудитории на время перерыва, кто-то залип в телефоны.

— Ну почему он такой злыдень, а? — я обессиленно рухнула головой на стол. — Если Моль не выздоровеет в ближайшее время, я просто помру!

Мне хотелось плакать от собственной неудачливости. Не может быть, чтобы Верстовский оказался моим преподом случайно — и не когда-то, а именно после вчерашнего разговора!

Юля о деталях нашего диалога не знала (я лишь рассказала ей, что декан предложил мне перевестись в связи с… м-м-м, техническими причинами, подкрепленными предубеждением и личной неприязнью). Она отнеслась к замене преподавателя философски.

— Не парься, он привыкнет к тебе. Вы, считай, родственники.

— Считаешь? Если ты намекаешь на связь с Романом, то я почти забыла, как он выглядит. Да и родственные узы еще не гарантируют прекрасных взаимоотношений.

— Стерпится-слюбится. У вас ведь все серьезно, да? — лучшая подруга шутливо стукнула меня кулаком по плечу.

Да, настолько серьезно, что он не вспоминает обо мне второй день. Если бы не нервотрепка с его отцом, Роману бы крепко не повезло при следующей встрече. А так…

Так у меня появился достаточной силы отвлекающий фактор. По мощности сопоставимый с неудовлетворенной девичьей похотью.

Пятиминутная передышка закончилась в один миг. Декан вернулся в аудиторию, одногруппники надели траурные мины. Над нами навис призрак Шекспира.

— Итак, дамы и господа, — Вениамин Эдуардович вернулся за кафедру. — Какие вопросы возникли у вас по прочтении “Венеры и Адониса”?

После некоторого замешательства руку поднял Михаил с последнего ряда — долговязый шатен, не столь привлекательный, как Роман, но такой же раздолбай.

— А если их не возникло?

— Если так, — в голосе Верстовского зазвенел металл, — становится неясно, что вы забыли на факультете художественной литературы… Да и вообще в нашем вузе. Классические произведения должны порождать споры и диалоги в думающих головах, которые затем хочется излить на бумагу… — Пользуйтесь случаем, пока отвечаю я. В следующий раз это придется делать вам. Итак…

Я задумалась — а