Мои ноги зажили достаточно быстро, и я снова могла ходить. Но Йёста продолжал молчать. Каждый день, возвращаясь домой, я с нетерпением спрашивала гувернантку, не было ли посетителей, звонков или писем. Но ответ всегда был отрицательный. До сих пор помню ее язвительную кривую ухмылку, когда она сообщала мне безрадостные новости. Меня часто огорчала ее полная неспособность сочувствовать.

Мы с Норой испытывали неприязнь к ней, как и она к нам. Оглянувшись назад, я даже не могу вспомнить ее имя. Интересно, знала ли я его вообще. Для нас она была всего лишь гувернанткой. А когда не слышала нас – vinaigre2.

Следующее письмо от Йёсты пришло только через несколько месяцев.

Дорогая Дорис!

В Стокгольме сейчас тяжелые времена. Наверное, то же можно сказать и о моем любимом Париже?

Уровень безработицы высок, и люди экономят деньги, а не покупают предметы искусства. У меня нет денег даже купить молока. Последние три картины я обменял на еду. Билет в Париж сейчас остается для меня недостижимой мечтой. Моя дорогая маленькая Дорис, я снова не могу к тебе приехать. Должен остаться здесь. В доме 25 по улице Бастугатан. Интересно, смогу ли когда-нибудь уехать отсюда? Продолжаю мечтать о том дне, когда опять увижу тебя.

Живи! Поражай мир. Я горжусь тобой. Твой друг,

Йёста.

Сейчас я сижу с этим письмом в руке, оно до сих пор сохранилось. Пожалуйста, Дженни, не выбрасывай мои письма. Если тебе не нужна жестяная коробка, похорони ее со мной.

Моя тоска по Йёсте становилась все сильнее и сильнее. Закрывая глаза, я видела его лицо, слышала его голос. Как он разговаривал со мной, пока я ночью убиралась в квартире мадам. Как задавал так много вопросов, чтобы заинтересовать меня.

Постепенно этот замечательный человек, со странными картинами и мужчинами, которых пытался спрятать от всего мира, стал казаться мне вымышленным. Воспоминанием о моей прежней жизни. Смутным ощущением, что когда-то был тот, кто заботился обо мне.

Его письма приходили все реже. И я писала все меньше и меньше. Мы с Норой обменяли одинокие вечера в компании книг на роскошные вечеринки в шикарных домах. Где богатые молодые мужчины были готовы сделать все, чтобы заполучить нас.

П. Пестова, Элеонора

Мы каждый день становились свидетелями перевоплощения, когда наши лица красили, а волосы завивали. Когда наши тела наряжали в красивые платья. Макияж тогда совершенно отличался от нынешнего. Пудру наносили густым слоем и вбивали в нашу кожу, глаза подводили широкими черными мазками. Форма наших лиц менялась, сглаживались все естественные линии и углы. Глаза становились больше и блестели.

Красота – самая влиятельная сила, и мы быстро стали ей пользоваться. С макияжем и в красивых платьях, мы стояли прямо и наслаждались силой своей красоты. Красивого человека слушают, им восхищаются. Я особенно остро ощутила это позже, когда моя кожа потеряла эластичность, а волосы начали седеть. Когда я перестала притягивать взгляды людей. Этот день настанет. Для всех.

Но тогда в Париже именно моя внешность помогала мне выжить. Когда мы стали старше и работа начала приносить больше денег, мы научились осознанно использовать свою силу. Стали уверенными, взрослыми и по-прежнему красивыми. Мы были независимы, могли содержать себя и даже позволить себе немного роскоши. Нам нравилось выходить из квартиры по вечерам и погружаться в ночную жизнь Парижа, где интеллигенция и богачи отдавались ритмам джаза. И мы тоже развлекались.

Нас везде принимали охотно, но Нору соблазняло не светское общество – ее больше интересовало шампанское. Мы никогда не оставались в одиночестве и без бокала с шипучкой в руке. Приезжали вместе, но вскоре после этого обычно расходились. Нора задерживалась у бара, а я предпочитала танцевать. Она выбирала для интеллектуальных бесед мужчин, готовых предложить ей напитки. Она была начитанной, могла рассуждать об искусстве и книгах, о политике. Если мужчины переставали покупать коктейли, она замолкала. А затем отыскивала меня, дергала за платье, и мы уходили с высоко поднятыми головами, пока бармен не успел понять, что никто не планирует оплачивать выпитое.

Гувернантка давно исчезла. К тому времени мы стали молодыми женщинами и могли сами о себе позаботиться. Должны были о себе заботиться. Соседи часто смотрели на нас пренебрежительно, когда мы возвращались поздно и иногда в компании с одним-двумя кавалерами. Мы были молоды и свободны, но искали настоящих мужчин. В те времена все именно этим и занимались. Мужчин добрых, красивых и богатых, как говорила Нора. Которые могли спасти нас от окружающего иллюзорного мира. Которые могли дать нам безопасность. И кандидатов было много. Мужчины приходили к нам в квартиру, держа шляпы в руках и спрятав за спиной розы. Приглашали на кофе в многочисленные кафе Парижа. Некоторые даже опускались на колено и делали предложение. Но мы всегда отказывали. Что-то всегда было не так. Может, то, как они говорили, их одежда, улыбка или запах. Нора больше искала роскошь, чем любовь. И занимала твердую позицию по этому вопросу. Она не хотела возвращаться в нищету, в какой выросла в Чехословакии. Но я знала, что там остался человек, влюбленный в нее с детства. Все его письма она добавляла к стопке нераспечатанных конвертов, запрятанной в глубь шкафа, как будто хотела вычеркнуть эту связь из своей жизни, но не могла решиться.

Когда звонил звонок, Нора всегда просила открывать дверь кого-то другого, чтобы в случае, если пришли к ней, она могла решить, хочет ли видеть этого человека. Если кто-то ее искал, а она не показывалась, мы должны были сказать, что ее нет. Однажды вечером дверь открыла я. У стоящего передо мной мужчины были добрые орехово-коричневые глаза, короткая черная бородка и свободно сидящий костюм. Он снял шляпу и, проведя пальцами по коротко стриженным волосам, едва заметно кивнул. Он был похож на фермера, который случайно забрел в город. В руке он держал белый пион. Он назвал ее имя. Я покачала головой:

– Боюсь, ее нет дома.

Но мужчина не ответил. Его взгляд сосредоточился на чем-то за моей спиной. Я повернулась. Элеонора. Я буквально физически ощутила связь между ними. Они заговорили на языке, которого я не понимала.

В итоге она со слезами на глазах бросилась в его объятия.

На следующий день они ушли.

П. Пестова, Элеонора МЕРТВА

Без Норы я снова ощутила пустоту и одиночество. Не с кем было посмеяться, никто не вытаскивал меня в парижскую ночь. И снова книги стали моими друзьями, хотя теперь я не могла себе позволить покупать новые. На выходных я ходила в парк и читала, греясь на солнце. Гертруда Стайн, Эрнест Хемингуэй, Эзра Паунд и Фрэнсис Скотт Фицджеральд постепенно отдаляли меня от гламурной жизни, которой мы привыкли жить мы с Норой. И я была куда счастливее среди книг, деревьев и птиц, все стало спокойнее.