— Может быть, чаю?..

— Спасибо, мы ненадолго.

На столе лежали планы ремонтных работ. Соумс свернул их в рулон, освобождая место.

— Присаживайтесь, — пригласил он.

— Значит, у вас работают поляки? — спросил Ребус.

Соумс недоуменно посмотрел на него, и Ребус кивнул на словарь, лежавший на столе. Англо-польский/польско-английский.

— Не все, — ответил Соумс. — Но некоторые — да. Их английский немного хромает.

— И как же по-польски будет «гудронированное шоссе»?

Соумс улыбнулся:

— У них бригадиром Стефан. По-английски говорит лучше меня.

— А спят они прямо здесь?

— Ездить каждый день домой далековато.

— И еду себе здесь же готовят? Практически живут на обочине?

Соумс кивнул:

— Да, так и есть.

— А вы, мистер Соумс? — спросила Кларк.

— Я живу неподалеку от Данди. Путь неблизкий, но я почти каждую ночь провожу дома.

— Вероятно, у ночной смены есть бригадир?

Соумс кивнул и посмотрел на часы.

— Он приедет через полтора часа. Не хотелось бы, чтобы он застал меня за болтовней, когда я должен быть снаружи.

— Намек понятен, — сказала Кларк без тени сожаления. — Значит, вы слышали об Аннет Маккай?

— Конечно.

— С вами кто-нибудь говорил?

— Вы имеете в виду полицию? — Соумс покачал головой. — Вы первые.

— Она, вероятно, ловила машину на пути из Питлохри. А потому должна была пройти мимо вас.

— Если она шла пешком, то ее кто-нибудь увидел бы. — Вот и мы так думаем.

— Так вот, она здесь не проходила. Я спрашивал у ребят.

— У всех?

— У всех, — подтвердил Соумс. — Она могла здесь оказаться в дневную смену.

— В бытовке для ночной смены есть окна, — возразил Ребус. — У них вы не спрашивали?

— Нет, — ответил Соумс. — Но если хотите, спрошу.

Оставьте мне телефон, я позвоню.

— Проще спросить сейчас.

— Некоторые, может быть, еще спят.

— Разбудите. — Ребус выдержал паузу. — Пожалуйста.

Соумс на секунду задумался, затем уперся ладонями в столешницу и начал вставать.

— А пока вас нет, — добавил Ребус, — нельзя ли нам переговорить со Стефаном?..

Когда Соумс закрыл дверь, Кларк придвинулась к обогревателю и стала греть руки.

— Ты можешь себе такое представить? Работать двадцать четыре часа в сутки в любую погоду?

Ребус обошел бытовку, просмотрел правила безопасности, прикнопленные к пробковому щиту, и письма с бланками, пачкой лежавшие рядом со словарем. Тут же было зарядное устройство, хотя телефона он не увидел. На календаре — фотография светловолосой модели на ярко-красном мотоцикле.

— Наконец-то пошла работа, — проговорил он. — Это уже кое-что, при наших-то успехах.

— И что ты думаешь?

— Она никак не могла пройти здесь незамеченной.

— Может, она сделала крюк по полю.

— С какой стати?

— А чтобы работяги не приставали. — Она посмотрела на него. — Такие вещи все еще случаются.

— Тебе виднее.

— Да, лучше. — Она оглядела бытовку. — И чем, по-твоему, они здесь занимаются в пересменок?

— Я думаю, выпивают, играют в карты и смотрят порнуху.

— Тебе виднее, — проговорила Кларк в тот момент, когда металлическая дверь распахнулась.

На пороге возник человек лет сорока с небольшим, с сединой в волосах и недельной щетиной. Он встретился взглядом с Ребусом.

— Привет, Стефан, — сказал ему Ребус. — Я надеюсь, ты держишься от греха подальше?

Стефан Скилядзь прожил в Шотландии бо́льшую часть жизни и три года из этой части провел в тюрьме за нападение, совершенное после суточного пьянства в квартире дружка в Толлкроссе. Ребус в то время работал инспектором и давал показания в суде. Скилядзь не признал себя виновным, несмотря на кровь на одежде и отпечатки пальцев на кухонном ноже.

Они втроем сели вокруг стола, и Кларк выслушала эту историю от Ребуса. Когда он замолчал, Скилядзь нарушил молчание вопросом:

— Ну и какого лешего вам надо?

Кларк ответила, толкнув к нему через стол фотографию Аннет Маккай:

— Она пропала. В последний раз ее видели в Питлохри — хотела поймать машину, чтобы ехать на север.

— Ну и что? — Скилядзь взял фотографию, и на его лице не отразилось никаких эмоций.

— Ваши ребята наверняка гоняют в Питлохри, — ответил Ребус. — Кто-то же должен привозить водку и сигареты.

— Иногда гоняют.

— Может, они пожалели ее?

— И высадили здесь? Уж лучше ей было дождаться кого-нибудь, кто повез бы ее дальше. — Скилядзь оторвал взгляд от фотографии и вопросительно посмотрел на Ребуса.

— Пожалуй, — согласился тот.

— Не могли бы вы взять фотографию и показать ребятам? — предложила Кларк.

— Конечно. — Он посмотрел на фото еще раз. — Хорошенькая. У меня дочь почти такая же.

— И что, тебя это спасло?

Скилядзь уставился на Ребуса.

— Я бросил пить. Взялся за ум. — Он постучал почерневшим пальцем по виску. — И больше ни к кому не лезу.

Ребус на мгновение задумался.

— У кого-нибудь еще из ребят ходки были?

— То есть нелады с законом? Зачем мне вам говорить?

— Затем, чтобы мы не вернулись сюда с иммиграционной и, может быть, налоговой службой. А проверяя каждого, мы уж позаботимся, чтобы и твое имя прозвучало в донесениях…

Скилядзь сверлил взглядом Ребуса.

— Вы и тогда были сволочью. Правда, не такой толстой и старой.

— Трудно не согласиться.

— Так что скажете? — спросила Кларк. Скилядзь повернулся к ней.

— У одного-двух, — сказал он наконец.

— Что у одного-двух?

— Были неприятности.

Она встала, нашла блокнот линованной бумаги и положила перед ним так, чтобы не закрыть фотографию.

— Напишите фамилии.

— Да что за глупость-то?

Она настойчиво протягивала авторучку, пока не заставила его взять. Когда минуту спустя он вернул ей блокнот, на листе были три фамилии.

— Дневная смена? — спросила она.

— Только первый из дневной.