Голос Юры звучал сухо и как-то даже неприязненно. Оба родителя взглянули на него с удивлением.

– Почему вы так говорите?

– Почему? Сейчас я вам объясню. Те книги, которые читает ваша дочь, принадлежат к списку экстремистской литературы. Во всяком случае, САВ – упомянутые вами славяно-арийские веды однозначно запрещены к печати, как носящие элементы националистической литературы. А этот ваш… Богумир является распространителем этой запрещенной писанины. Значит, он тоже попадает под статью уголовного кодекса!

– Не знаю, – с недоумением и растерянностью пожала плечами Лена, – мне казалось, что он детей ничему плохому не учит.

– Ах, вам так казалось?

Юра выглядел очень рассерженным.

– А что вы мне ответите, если я вам расскажу, что только за прошлый год нами было выявлено три организации, условно относящиеся к такому течению. Летом, в праздник Купалы, который приходится у них на день летнего солнцестояния, они устроили сборище на Высокой горке. Знаете, где это?

– Там еще фундамент разрушенной во время войны церкви.

– Правильно.

– И что им там было надо?

– Эти ребята утверждают, что христианский храм был в свое время выстроен на месте древнего языческого капища. И будто бы камни, лежащие в основании храма, те самые, на которых древние славяне приносили свои жертвы.

– И… и что?

Лена вспомнила шумиху, поднявшуюся в прессе, когда местный митрополит обвинил сборище молодых людей в осквернении христианской святыни, а те в ответ заявили, что христианская церковь первой выступила как осквернитель, не просто заменив, но и почти полностью уничтожив веру предков всех славянских племен и подменив ее извращенным ими же учением Христа, который никогда бы не позволил проповедовать свое учение с мечом в руках и крестить людей не святым духом, а кровью.

Мнения в прессе тут же и очень резко разделились на два противоборствующих лагеря. Причем силы были явно не равны. На стороне митрополита выступали широкие слои и светской, и церковной общественности. Им удалось относительно легко затоптать робкие возражения тех, кто именовал себя древнеславянской церковью. Те замолчали, но, похоже, не смирились.

Родители пропавших девушек ощутили в душе некое смятение, потому что теперь они не могли разобраться в собственных чувствах.

А Юра еще подлил масла в огонь.

– А знаете, в чем заключалось осквернение храма? – спросил он. – На камнях фундамента были обнаружены следы свежей крови.

– Чьей… крови? – окончательно похолодев, спросила Лена.

– Пока что, будем надеяться, петушиной или бычьей. Именно она в ходу у этих молодцов.

– Ну… что же, – неуверенно произнесла Лена. – Зарезали петушка или бычка… Что тут такого?

– А то, что еще несколько лет назад эти ребята и думать не думали ни о каких там кровавых жертвоприношениях. Отделывались тем, что оставляли на камнях хлеб, сладости или молочные продукты, которые склевывали птицы, и этим все заканчивалось. Но уже в прошлом году произошло ритуальное убийство. Да, пока что убито было животное, перед этим птица. Но как знать… чего нам ждать в этом году?

– А чего нам ждать?

– Знаете, какой завтра день?

– Какой?

– Тот самый! – произнес Юра. – День летнего солнцестояния. День равен ночи, но уже со следующего дня сила дня идет на убыль, а сила ночи и сила тьмы, наоборот, прибывают. Этот праздник особо чтим у язычников. И если в прошлом году было принесено в жертву животное, как знать, не пойдут ли они в этом году дальше? И не принесут ли в жертву уже человека?

– Что?!

Родители были перепуганы насмерть. Но полицейскому и этого показалось мало. И он закончил совсем уже угрожающей фразой:

– А кровь молодых девушек-девственниц во все времена считалась лучшим угощением для кровожадных богов!

На этом ему пришлось остановиться, потому что Лена, закатив глаза, внезапно рухнула со стула. Когда оба мужчины кинулись к ней, то обнаружили женщину находящейся в глубоком обмороке.

Между тем Леся с Эдиком, даже не подозревая ни о находках полиции в доме родителей девочек, ни о трагических выводах, сделанных на основании этих находок, спешили к молодому человеку – Андронику, которого они считали кавалером пропавшей Тани.

Идти, как и обещал Эдик, пришлось недолго. И уже через пятнадцать минут они стояли перед небольшим аккуратным двухэтажным домиком. Построен он был в начале прошлого века, видимо, когда-то тут жила зажиточная купеческая семья. Все в домике дышало добротной стариной. И маленькие окошки, и цветочный орнамент, тянущийся по периметру дома, все было проникнуто народной простотой и сердечностью.

Конечно, теперь занимать дом кому-то одному было бы непозволительной роскошью. И дом был поделен на несколько квартир. Сыщикам была нужна четвертая, находящаяся на втором этаже. Ни домофона, ни замка на входной двери не имелось. Так что войти в дом оказалось проще пареной репы. Но для того чтобы попасть в нужную квартиру, у сыщиков ушло куда больше времени.

Сначала они позвонили, но им никто не открыл. И даже звука, который бы говорил о том, что квартира эта обитаема, через дверь услышать им так и не удалось.

– Что же делать? – спросила Леся. – Вроде никого нет дома?

Но Эдик не успел ответить на этот вопрос, потому что дверь квартиры напротив неожиданно приоткрылась и в щелочку стало видно любопытный глаз.

– Дома он, – произнес высокий детский голосок. – Спит просто! Вы погромче постучите.

И дверь снова захлопнулась. Воспользовавшись полученным разрешением, Леся постучала в дверь. Никакого эффекта. Тогда постучал Эдик, гораздо громче, надо сказать, постучал. Можно даже сказать, загрохотал на весь дом. Сначала казалось, что это не произвело сколько-нибудь заметного эффекта. Затем за дверью все же раздались медленные шаги и юношеский голос произнес:

– Кто там?

– Андроник?

– Я.

– Нас прислала к тебе Таня.

Замки на двери немедленно заскрежетали. Видимо, имя Тани в данном случае работало не хуже «сезам». Но не успел Андроник открыть дверь своей квартиры, как снова приоткрылась дверь соседской, вернее, распахнулась настежь. Оттуда выскочила косматая седая старушка, которая топнула ножкой и вызывающе закричала:

– Вот ты какой! Ни днем ни ночью от тебя покоя нет! Сам шумишь! Да еще и гости к тебе такие же шумные ходят!

Андроник не обратил на вопли седой старушки никакого внимания. Он молча деликатно посторонился, пропуская своих гостей внутрь. Но старушке хотелось скандала.

– Фиг тебе, а не гости! Никто к тебе ходить не будет. Я не допущу, так-то вот!

Она подскочила поближе к юноше и сунула ему под нос сухонький кукиш. В ответ Андроник показал бабке поднятый вверх средний палец на левой руке.