Джулия думает о том, насколько это мало-мало-маловероятно, что когда-нибудь вместе с Лиз и Кенни она снова будет ходить на вечеринки, совершать безумства и проводить спокойные часы в комнате Лиз.

Никогда и навечно. Это то, чего больше всего боится Джулия.

– Я влюбилась в придорожной закусочной, лапушка, – рассказывает жизнерадостная толстая директриса «МакХрени», везя Джулию в больницу. Одному из своих работников она велела заправить Мэтти и ехать за ними. Самое приятное, что она не потребовала у Джулии объяснений, когда та попросила ее объехать стороной автостраду. – Он меня обслуживал. Я заказала гамбургер и расплатилась своим сердцем. Печально, да? Вот что я тебе скажу, лапушка: мужики – это несносные дети. Я тоже, конечно, хороша. Чертовски боюсь связывать себя обязательствами. А это не так-то просто, ты уж мне поверь, но мы неплохо справляемся, согласна? Нос не вешаем…

Джулия изо всех сил старается внимать доброй женщине. Это самое малое, что она может сделать, но, хотя сердце у нее медленно разрывается на части, сама она пребывает в нервном возбуждении. В переднем правом кармане ее рюкзака лежит почти пустой пакетик, и, чтобы не потянуться за остатками порошка, дарующего мгновенное успокоение, избавляющего от тревог, она сидит, вцепившись в ручку дверцы.

Сейчас Джулия готова с радостью поменяться местами с Лиз, и за это она себя ненавидит.

Джулия заходит в больницу.

Она надеется – несмотря ни на что.

Ее ждет разочарование.

Лиз увезли в операционную. В какой-то момент утром сердце ее снова дало сбой. Десять минут назад пульс начал резко слабеть. Теперь, белая, как воск, она лежит на столе под прожекторами и ножами. Доктор Хендерсон, оперируя ее, думает о записи в ее медицинской карте: донор органов. Ирония судьбы, размышляет он. Лиз Эмерсон никогда не будет донором, потому что ее органы повреждены, и неизвестно, будут ли своевременно найдены органы для нее самой.

Похоже, Джулия прибыла как раз ко времени: она может убедиться своими глазами в том, что все ее худшие опасения сбываются.

Положив руку на глаза, она прикорнула на коричневом диване и, проснувшись – на щеке в зеркальном отражении отпечатался замысел самоубийства, на лбу – «ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ЛИЗ ЭМЕРСОН», – продолжала планировать.

Не вечеринка послужила катализатором. Не ее глупость. Не ее ладони, ползавшие по разгоряченному торсу парня, от которого забеременела Кенни. Не гнев, раздиравший ее изнутри, злость на весь этот идиотизм, на весь мир заставляли ее впиваться ногтями в Кайла, целуя его в губы.

Нет, вечеринка стала последней каплей.

Ей отчаянно требовалось почувствовать что-нибудь, хоть что-нибудь. Ей нужна была отдушина, окно, потому что она разбила сердце, ломясь в закрытые двери.

Лиз встала с коричневого дивана. Глянула вниз и увидела природный хаос. Она не может существовать, не разрушая все вокруг себя.

За следующие две недели Лиз Эмерсон составила план, подкорректировала его. Уточнила все детали, побеспокоилась о том, чтобы у нее хватило денег на бензин, и назначила дату.

А также оставила для себя путь к отступлению.

Неделя – это все, что она позволит себе. У нее в запасе будет целая неделя до того, как она окончательно решит свести счеты с жизнью. Она подумала о Джулии, подзаряжающей себя, подумала о Кенни, которая будет опустошена, и поняла: жизнь бесценна. Она знала это, понимала это с пронзительной ясностью, поэтому она попробует еще раз. Предпримет такую же попытку, как на вечеринке, но на этот раз постарается поступить правильно. Семь дней, семь шансов. Она будет просыпаться еще семь раз и снова искать причины для того, чтобы продолжать жить. Она даст миру целую неделю на то, чтобы ее заставили передумать.

Но ей также известно, что жизнь – хрупкая вещь, и, если за неделю ничего не изменится, она знает, как ее разбить.

Почти все девчонки школьной футбольной команды участвовали в соревнованиях по мини-футболу, потому что отец Джулии, стараясь наладить отношения с дочерью – попытка, которую он предпринимал каждый год, – на этот раз вызвался оплатить занятия для всех. После контрольной по математике девчонки были выжаты как лимон, и в раздевалке было спокойнее, чем обычно. Сегодня у них игра против команды одной из школ первого дивизиона, и они знали, что матч окончится для них полным разгромом.

Пока другие прилаживали щитки и разминались, Лиз сидела на скамейке и, глядя на своих соратниц, думала о том, что общается с этими девочками последние семь лет своей жизни, но почти ничего о них не знает, – только те факты, что лежат на поверхности. Дженна Хейврик отлично бьет головой, и у нее есть пес по кличке Наполеон. Скайлер Мэттьюз правша, но играет левой ногой и ест только один сорт мороженого – на основе пеканового масла. У Эллисон Шеверо здорово получается любое нарушение правил игры изобразить как случайность, и у нее есть татуировка, о которой ее родители до сих пор не знают.

Все эти девчонки, не считая Джулии, для нее оставались абсолютно чужими. Она общалась с ними из года в год и даже не задумывалась о них. Никогда не спрашивала, кто чего боится или стесняется, ее не интересовали их успехи и неудачи. Ей просто не было до них дела, и сейчас, когда она сидела на скамейке в окружении своей команды, она осознала это, и ей стало нестерпимо грустно. У нее куча знакомых, не сосчитать, а толку-то что? Сколько из них ей не безразличны? Скольким не безразлична она?

– Лиз?

Она подняла голову. Перед ней стояла Джулия. Чуть хмурясь, она убирала свои волосы в высокий хвостик. Никогда еще Лиз не была так благодарна Джулии, как сейчас; никогда еще она не чувствовала себя такой виноватой, глядя на темные круги под глазами Джулии.

Джулия это поняла. Она села рядом, но ничего не говорила – просто ждала, предоставив Лиз свободу выбора.

Лиз, к сожалению, сделала неправильный выбор.

Она слишком многое хотела сказать Джулии. За многое хотела попросить прощения. Хотела признаться в том, что она безмерно благодарна судьбе за то, что у нее есть она и Кенни. Хотела признаться, что о лучших подругах она даже мечтать не смеет. Но ей казалось, что все это глупости, поэтому она поднялась со скамейки и произнесла:

– Ладно, пошли. Надерем им задницы.

Ответом ей были одобрительные возгласы и вопли, и всей командой они покинули раздевалку. Но потом девчонки стали отсеиваться: кто-то пошел за бутылками воды, другие – чтобы взять заколки и резинки для волос, и к тому времени, как Лиз дошла до поля, с ней осталась только малая часть команды.

Тренер Джилсон нахмурился, увидев их.

– А где все?

– Идут, – ответила Лиз, но слово застряло у нее в горле. Странное чувство удрученности всколыхнулось в ней, когда она произнесла его, ибо она в очередной раз давала обещание, выполнить которое было не в ее власти.