Дэвид вместе с партнером Мильтоном Гудом открыл лавку около города Абилина в штате Канзас. Позднее, когда лавка разорилась, Дэвид сказал семье, что Гуд сбежал, украв все деньги. Он солгал, чтобы сохранить лицо, но сыновья, казалось, ему поверили. На самом деле Дэвид Эйзенхауэр, нелюдимый, с тяжелым характером, скорее всего, поссорился с партнером или просто решил бросить дело. После этого он уехал в Техас, оставив дома беременную Иду с маленьким сыном на руках. «Невозможно понять, почему Дэвид решил бросить лавку и уехать от беременной жены, — пишет историк Джин Смит. — У него не было ни работы, ни даже профессии, на которую он мог рассчитывать».

В конце концов Дэвид устроился на поденную работу в железнодорожном депо. Ида приехала к нему в Техас и поселилась в хижине у путей. Там и родился их сын Дуайт, или Айк, как его прозвали дома. Когда Иде было двадцать восемь, семья оказалась на грани разорения: у них имелось лишь 24 доллара 15 центов наличными и почти никакого имущества, не считая фортепиано, оставшегося в Канзасе, а квалифицированная работа была Дэвиду не по плечу.

На помощь пришли дальние родственники Эйзенхауэра. Дэвиду предложили работу на маслобойне в Абилине, и семья вернулась в Канзас — и в средний класс. Ида вырастила пятерых сыновей, все они впоследствии добились большого успеха и с почтением относились к матери. Дуайт позднее отзывался о ней как о «самом замечательном человеке из всех, кого знал». В мемуарах At Ease («Вольно»), написанных в конце жизни, Дуайт Эйзенхауэр в свойственном ему суховатом стиле рассказал, насколько восхищался матерью: «Cпокойствие, открытая улыбка, мягкость со всеми, терпимость к чужому образу жизни невзирая на твердую религиозность и собственные строгие правила поведения делали даже краткую встречу с Идой Эйзенхауэр запоминающейся для посторонних. А для нас, ее сыновей, которым выпало счастье провести детство в ее обществе, эти воспоминания неизгладимы».

В доме не употребляли алкоголь, не играли в карты, не танцевали. Дети редко получали ласку. Отец Дуайта был тихим, спокойным и негибким, а Ида — теплой и приземленной. Огромную роль играли книги Иды, ее уроки и приверженность образованию. Дуайт запоем читал древнюю историю: битва при Марафоне, при Саламине, герои Перикл и Фемистокл. А еще — живой, веселый характер Иды и ее бесконечные строгие сентенции: «Бог сдает карты, а мы разыгрываем», «Либо тони, либо плыви», «Выживай или погибни». В семье ежедневно молились и читали Библию, каждый из пяти братьев по очереди; когда один ошибался при чтении, очередь переходила к следующему. Хотя позднее Дуайт не отличался религиозностью, он был хорошо знаком с библейской метафизикой и легко цитировал библейские стихи по памяти. Ида, сама глубоко верующая, была убеждена, что религиозные взгляды — это личное дело каждого и их нельзя навязывать другим.

Во время президентской кампании Эйзенхауэра Абилин изображали идиллическим городком провинциальной Америки — в стиле художника Нормана Рокуэлла. На самом деле там царила строгая атмосфера с жесткими представлениями о респектабельности и собственности. Абилин из города экономического бума превратился сразу в город Библейского пояса и, минуя промежуточные стадии, сменил разгул на чопорность. Викторианскую мораль подкрепляла пуританская строгость; по выражению одного из историков, получилось американское августинианство.

Старшие дети Иды росли в доме, площадь которого, как позже подсчитал Дуайт, составляла около 77 квадратных метров. Экономия была жизненно необходима, в самодисциплине приходилось упражняться ежедневно. Люди занимались тяжелым физическим трудом и работали с острыми инструментами, несчастные случаи происходили чаще и до появления современной медицины имели более опасные последствия. Будучи подростком, Дуайт занес в ногу инфекцию, нога сильно воспалилась, но он не позволил врачам ее ампутировать, потому что это поставило бы крест на его карьере футболиста. Он пребывал в полубессознательном состоянии и попросил братьев по очереди спать на пороге его комнаты, чтобы ему не отрезали ногу, пока он без сознания. Однажды, когда Дуайт сидел с трехлетним братом Эрлом, он забыл на подоконнике раскрытый карманный нож. Эрл встал на стул, попробовал схватить ножик, но тот выскользнул у него из рук и воткнулся в глаз — глаз пострадал, а Дуайт всю жизнь мучился чувством вины.

Стоило бы написать историческое исследование о том, какое влияние высокая детская смертность оказывала на культуру и убеждения. Скорее всего, это способствовало формированию представления, что страдание всегда близко, а жизнь хрупка и полна невыносимых трудностей. Потеряв одного из сыновей, Пола, Ида в поисках иного, более личного и сострадательного, выражения веры вступила в секту, которая позднее стала известна под названием «Свидетели Иеговы». Дуайт Эйзенхауэр также потеряет первенца, Дада Дуайта, которого в семье звали Икки, и это навсегда омрачит его жизнь. «Это было главное разочарование и главная беда в моей жизни, — напишет он десятилетия спустя, — и я так и не смог от него полностью оправиться. До сих пор, когда я об этом думаю, даже сейчас, когда я об этом пишу, боль потери возвращается ко мне с той же остротой и ужасом, как в тот длинный, темный день вскоре после Рождества 1920 года».

Хрупкая и безжалостная жизнь требовала определенного уровня дисциплины. Когда единственная ошибка могла привести к катастрофе, а на социальную защиту мало кто мог рассчитывать; когда смерть, засуха или эпидемия могли обрушиться на человека в любую минуту, без сильного характера и самодисциплины было просто не выжить. Риск всегда маячил на горизонте, а на переднем плане несли караул самоограничение, сдержанность, умеренность и осторожность. В таких условиях развивалась нравственная нетерпимость ко всему, что могло сделать жизнь еще опаснее, например к долгам или рождению ребенка вне брака, и одновременно формировался интерес именно к тем занятиям, которые способствовали сдержанности.

Дети, воспитанные Идой Эйзенхауэр, не могли не ценить образование, но в целом в то время ему придавали гораздо меньше значения, чем сейчас. Из 200 детей, поступивших в первый класс вместе с Дуайтом в 1897 году, только 31 закончил старшую школу. Успехи в учебе были не так важны, потому что хорошую работу можно было получить и без высшего образования. Гораздо полезнее для стабильности и успеха в долгосрочной перспективе были твердые привычки, работоспособность, умение вовремя распознавать и преодолевать лень и капризы. Дисциплина и добросовестность в работе считались более ценными, чем интеллект.

Однажды вечером в Хеллоуин, когда Дуайту было лет десять, его старшим братьям разрешили пойти выпрашивать сладости. В то время это было более интересное и рискованное занятие, чем сейчас. Он хотел пойти с ними, но родители запретили, сказав, что он еще маленький. Дуайт просил и умолял, глядя вслед братьям, — родители оставались непреклонными. И тогда его охватил неконтролируемый гнев. Он покраснел, волосы у него встали дыбом, с плачем и криками он выбежал во двор и стал бить кулаками яблоню, обдирая себе кожу на руках до крови.

Отец притащил его в дом, отстегал розгами и отправил в постель. Примерно через час к Дуайту поднялась мать. Пока мальчик всхлипывал в подушку, она молча сидела в кресле-качалке у его кровати. Когда он успокоился, она процитировала строки из Библии: «Владеющий собой лучше завоевателя города».