он имел в виду? На что намекал толковый, даже талантливый разведчик? Не беда, все равно Шот ничего не узнает. Гестапо никогда не медлит…

На горизонте догорал закат, и небольшой домик, в котором квартировал Анрихе со своим ординарцем, казался ему сейчас почему-то розовым. Цвет этот пробудил неприятные воспоминания. В 1943 году майор приказал сжечь целиком партизанское село на Полтавщине. Горящие хаты тоже были такого цвета…

Майор торопливо открыл дверь, прошел в свою комнату. Ее окна выходили на запад — кровавые блики, просеявшись сквозь листву, сновали по стенам. Анрихе раздраженно опустил штору, щелкнул выключателем.

Взяв со стола бутылку немецкого коньяка «Азбах», майор наполнил рюмку. Пил медленно, с наслаждением. Вторую выпил залпом. Потом отодвинул бутылку, расположился за столом и начал писать. Ровным, разборчивым почерком он исписал три листка. Внимательно перечитал текст: Шоту несдобровать. Анрихе зло ухмыльнулся, палил еще коньяка и выпил.

«Все-таки в обороне спокойно живется, — думал Анрихе, снимая сапоги. — Можно по-человечески поспать. И партизаны не страшны: двое часовых возле дома! Ну-ка, проверю…» Анрихе быстро сунул ноги в комнатные туфли, чуть оттянул штору.

Во дворе за домом враскачку шагал часовой. Он заметил майора, отдал честь и побрел дальше.

Довольный Анрихе миновал темный коридор и вышел на крыльцо. У ворот стоял часовой, охраняющий дом с улицы. Это был Гейнц Ворбс — смелый, дисциплинированный обер-ефрейтор из комендантского взвода. Чтобы как-то объяснить свое появление, Анрихе сказал:

— Душновато. Не правда ли, Гейнц?

Часовой молча (на посту разговаривать запрещено) откозырял.

Возвратясь в комнату, Анрихе подошел к железной кровати армейского образца и прилег на двойной матрац.

Спалось плохо. Сперва приснился фельдфебель Рехтсляйн. Он сидел на подоконнике полураздетый и, болтая ногами, щурил близорукие глаза.

— Когда я по неосторожности сказал, что после Сталинграда фюрер может заказывать отходную, вы, герр майор, сообщили в гестапо. Эти молодчики расстреляли меня на берегу Днепра. Теперь я пришел за вами. Слышите, герр майор?

Рехтсляйн потряс костлявым кулаком, подбежал к кровати и вдруг превратился в… гауптмана Шота. Правой рукой он схватил майора за горло и гаркнул: «Вставай! Подлецы плохо кончают!»

От ужаса Анрихе проснулся.

— Вставай! — повторила темная фигура.

Майор запустил руку под подушку: пи штандарта, ни оружия…

— Тихо! Моментально одевайся! — Тень недвусмысленно ткнула майора под ребра стволом парабеллума.

Анрихе кинулся к окну, чтобы позвать на помощь часового. Его схватили за плечо с такой силой, что хрустнули суставы. Но часового майор все-таки разглядел: солдат лежал возле сарая, поджав под себя ноги. Издали казалось, что кто-то переломил его пополам…

Майору связали руки, как слепого выпроводили наружу. С крыльца он увидел другого часового — Ворбса привязали к забору, и он стоял, как живой.

— За мною и — пи звука! — предупредил рослый солдат в маскировочном костюме.

* * *

Лес вторично поглотил разведгруппу. Нервное напряжение немного улеглось, и Щербаков разрешил путникам передохнуть.

— Сейчас там смена часовых… Обнаружат… Надо скорее переходить линию фронта, — встревожился Эрхард Вольке.

Услышав баварский говор, майор Анрихе вытаращил глаза.

— Скажи ему, Володя, пусть не волнуется, — попросил Сорокина Щербаков. — Хотя майор и с богатым приданым, но в этих дебрях сам леший за тысячу лет никого не найдет. Все будет в ажуре: «Alles in Ordnung!»[9]

ЭХ, ДОРОГИ…

Топко и пронзительно взвизгнули тормоза. Тупорылый грузовой «оппель» остановился как вкопанный. Водитель приоткрыл дверцу и окинул путника придирчивым взглядом: китель примят, на груди, рядом с железным крестом, расплылось жирное пятно, в руках — старый саквояжик. Высокая награда и нашивки о ранениях взяли верх — и водитель учтиво спросил:

— Вам куда, герр фельдфебель?

— В семнадцатую дивизию.

— Это мне как раз по пути. Садитесь в кабину, — любезно предложил водитель и легонько подтолкнул своего помощника: дескать, уступи место старшему по званию.

Но стройный, черноглазый фельдфебель отказался:

— Благодарю, не надо. Доеду в кузове…

— Ливень будет, промокнете… — предупредил водитель.

Небо и вправду затягивало желтоватой пеленой. С востока горизонт теснила зловещая фиолетово-черная туча. Фельдфебель стоял на своем:

— Спасибо. После контузии в кабине меня подташнивает. Лучше на свежем воздухе. Тем более что и попутчик есть, — он компанейски подмигнул обер-ефрейтору, свесившему за борт взлохмаченную голову.

— Тогда быстрее в кузов: мы спешим.

Фельдфебель ловко вскинул правую ногу на резной скат, подтянулся на руках и перелез через борт.

В кузове было много свежескошенного сена. От него шел пряный запах клевера, горечавки, медуницы. Глубокая вмятина, напоминающая чем-то гнездо, свидетельствовала о том, что обер-ефрейтор, пользуясь возможностью, здорово здесь отоспался после бессонных фронтовых ночей.

— Наступление русских захлебнулось. А во время передышки можно кое-что себе позволить. Будут матрацы для всего орудийного расчета, — обер-ефрейтор кивнул на сено и поинтересовался: — Вы, очевидно, из госпиталя недавно?

— Позавчера выписался.

— Сейчас разыскать своих трудно. Много новых соединений и частей подбросили. В районе Золочева командование что-то замышляет. Ничего, пусть эти лежебоки после Бельгии и Франции понюхают настоящего пороху, — обер-ефрейтор кисло ухмыльнулся, и его красивое лицо стало злым и ненавидящим.

— Да, пришлось нашему брату здорово хлебнуть в этой проклятой России. В сорок первом здесь, за Львовом, я получил свое первое боевое крещение. Русские и тогда дрались за каждый верстовой столб…

— Теперь вот опять за Львовом, только с обратной стороны, — обер-ефрейтор ждал, какое впечатление произведут эти слова на попутчика, но тот молчал.

Обер-ефрейтор приподнялся на локтях:

— Будем знакомы. Меня зовут Густав Норде. Водитель тягача из сто двадцать третьего артиллерийского полка.

— Адольф Гофен, — представился фельдфебель, подавая новому знакомому руку.

Норде пристально взглянул на топкие, длинные пальцы фельдфебеля и переспросил:

— Адольф Гофен? Вы не из Дрездена?

— Да, я уроженец Вайсенкирша[10]. А вы?

— Я, герр фельдфебель, — раздельно произнес Норде, что-то обдумывая, — тоже вырос в этом районе. — Он сделал паузу и странно покосился на правую кисть Гофена: — И имел честь хорошо знать…

Норде не договорил — к его шее взметнулись цепкие руки фельдфебеля, большие пальцы впились по обе стороны кадыка. Лицо обер-ефрейтора побагровело, голова откинулась назад.

Гофен бесшумно опустил бездыханное тело на сено, прижался ухом к его груди. Мертв…

Не отрывая глаз от кабины, Гофен подполз к заднему борту. Водитель и его помощник ничего не слышали. Грузовик по-прежнему разрезал тяжелый предгрозовой воздух. «Скорость, по-видимому, шестьдесят километров в час», — решил фельдфебель.

С востока быстро наплывала березовая роща. И как раз перед нею шоссе круто сворачивало вправо. «Оппель» значительно снизил скорость. Воспользовавшись этим, Гофен ловко скользнул за борт. Приземлился он удачно, по инерции пробежал несколько метров и скрылся в