— Так как насчет Ордиза?

— С собой беру. Хочет поехать, — сказал Дэнни и рассмеялся собственной остроте.

— Сегодня он в ударе, — сказал Карелла.

— А я всегда в ударе, — ответ и- Дэнни. — Вон у моего порога «выстраивается в очередь столько дам, сколько вам не насчитать и на панели. Остроумнее меня и нет.

— А мы и не знали, что ты такой сводник.

— Я — нет. Все это по любви.,

— Так сколько любовниц ты обеспечил Ордизу?

— Не подглядывал за ним. Ды и вы не беспокойтесь. Меня тошнит от наркоманов.

— О’кей. Тогда где он?

— Пока не знаю. Дайте время.

— Сколько?

— Час, два. За наркоманами нетрудно проследить. Поговорить с толкачами наркотиков, свистнуть, и вот он, берите. Прибежит, высунув язык. Это значит, что он вернулся к прежнему и еще сильнее увяз. На это можно нажать.

— Может, он уже завязал с этим, — предположил Карелла. — И на это уже не нажмешь.

— Никогда не бросит, — ответил Дэнни. — Не слушайте сказки. Ему, вероятно, тайно привозят наркотики по реке. Я найду его. Но если вы думаете, что он укокошил ваших дружков, то ошибаетесь.

— Почему?

— Я нигде его не видел. Его здесь нет. Настоящий тром- беник, если выразиться по-иностранному. Он не знает даже, как от бомбы спрятаться. Единственное, в чем он вообще разбирается, это лошади. Такой он, Ордиз. Один только Белый Бог правит им.

— Реардон, и Фостер посадили его, — сказал Карелла.

— Ну и что? Думаете, наркоманы могут вынашивать зло? Да ему об этом и думать некогда. Ему бы только найти, у кого порошочек добыть. Этот парень, Ордиз, уже наполовину ослеп от наркотиков. Прямо перед собой он почти ничего не видит и не в состоянии выстрелить даже в большой палец своей ноги. И он-то пойдет убивать полицейских? Уж не смешите.

— Как бы там ни было, нам надо его увидеть, — сказал Буш.

— Понятно. Я не собираюсь указывать вам, как поступать. Это не мое дело. Но я знаю только, что парень этот из Скваресвиля. У него и в помине нет «сорок пятого калибра».

— За всю жизнь у. него их было немало, — возразил Карелла.

— Только играл в них, только играл. Если он когда-нибудь выпускал пулю из этой штуковины, хотя бы за сотню ярдов, его потом целую неделю разбирал понос. Уж, поверьте мне, он ни о чем, кроме героина, и не помышляет. Не зря же ему дали кличку Диззи — дурнота. Ему всегда дурно. Сейчас он где-нибудь бабочек ловит. Гоняется за ними, воодушевленный героином.

— Не доверяю я наркоманам, — сказал Буш.

— Я тоже, — ответил Дэнни. Но этот парень не убийца, поверьте мне. Он не знает даже, как время убить.

— Сделай нам одолжение.

— Да.

— Найди его. Наш телефон ты знаешь.

— Само собой. Позвоню через час или около того. Это не составит труда. Наркомана в два счета можно найти.

ГЛАВА IX

26 июля в двенадцать часов дня жара достигла 95,6 градусов по Фаренгейту. В управлении полицейского участка два вентилятора перемалывали тяжелый душный воздух, вползающий в открытые окна с решетками. Все в отделе сыскной группы, казалось, поникло под постоянно гнетущим напором духоты. Только шкафы с документами и рабочие столы «выглядели бодро». А что касается отчетов, архивных карточек, картона, конвертов, докладных записок — все эти бумаги стали влажными и липкими на ощупь, сразу приставали туда, куда их клали, цеплялись и слипались, становясь прозрачными от влажности.

Мужчины в отделе работали в летних рубашках, промокших от пота, пятна которого как большие темные амебы пожирали ткань, все дальше расплываясь от подмышечных впадин и позвоночника. От вентиляторов в такой жаре не было никакого проку. Повсюду они неустанно и тщетно подавали воздух задыхающемуся городу. И мужчинам-полицейским ничего не оставалось, как вдыхать этот воздух и продолжать печатать свои донесения в трех экземплярах, проверять рабочие планы и мечтать о летнем отпуске где-нибудь в Белых Горах или в Атлантик-Сити, где океанская волна бьет прямо в лицо. А между тем они продолжали выслушивать истцов, вызывать подозреваемых, держа вспотевшей рукой черную пластмассовую телефонную трубку и воспринимая жару как нечто живое, наводняющее их тела и обжигающее миллионами раскаленных кинжалов.

Лейтенанту Бирнсу было так же жарко и душно, как и всем присутствовавшим в отделе сыскной группы. Его кабинет находился как раз слева от дощатой перегородки, и в нем было большое угловое окно. Хотя и раскрытое настежь, оно не давало ни малейшего дуновения свежего ветерка. Однако репортер, сидевший напротив него, похоже, не страдал от жары. Его звали Сэвидж. На нем был костюм из легкой полосато-голубой ткани и синяя панама. Он сидел, покуривая сигарету, и время от времени выпускал дым в потолок, где духота обволакивала его и удерживала плотной сизой массой.

— Вот и все, что я могу сказать вам, — сказал Бирнс. Репортер ужасно раздражал его. Он ни на минуту не мог поверить, чтобы кто-нибудь еще на этой земле жил с таким именем — Сэвидж[4]. Еще он не мог поверить, чтобы кому- нибудь еще на этой земле в этот день не было бы жарко, как это пытался показать Сэвидж.

— Больше ничего, лейтенант? — спросил Сэвидж вкрадчивым голосом. С виду он казался обаятельным мужчиной, с коротко подстриженными белокурыми волосами и прямым, почти женским, носом. Глаза у него были серые, холодные. И сам он весь был какой-то холодный.

— Ничего, — подтвердил лейтенант. — А что бы вы хотели? Если бы мы знали, кто это совершил, он бы уже сидел здесь. Как вы считаете?

— Понимаю, — ответил Сэвидж. — Кого-нибудь подозреваете?

— Мы занимаемся расследованием.

— Есть кто-нибудь на подозрении? — повторил Сэвидж.

— Несколько. Подозреваемые — это наша тайна. Вы выплеснете их на первую страницу, и они сбегут в Европу.

— А не предполагаете ли вы, что это дело рук ребяток?

— Кого вы подразумеваете под словом «ребятки»?

— Подростков.

— Да, кто-то совершил это, — сказал Бирис. — Насколько мне известно, это были не вы.

Сэвидж улыбнулся, обнажив ослепительно белые зубы.

— В этом районе много банд из подростков. Не так ли?

— Всех их мы держим под наблюдением. Этот район, хоть и не парк культуры и отдыха, но мы делаем все возможное, чтобы меньше совершалось преступлений. Мы действительно честно стараемся, Сэвидж, выполнять нашу незаметную, на первый взгляд, работу. Ваша газета может обидеться за такие слова.

— В ваших словах я чувствую сарказм, лейтенант, — ответил Сэвцдж.

— Сарказм — оружие интелектуалов, Сэвидж. Все, особенно ваша газета, считают полицейских дураками, с трудом несущими свое тяжкое бремя.

— Моя газета этого