войсками Барклая-де-Толли, перешедшего Ботнический залив по льду; в 1721 г. Русские заняв Гефле, пошли к северу. При таких условиях, когда успехи их не подлежали сомнению и все более и более удаляли возможность заключения благоприятнейшего для Швеции мира, — стокгольмское правительство отправило, наконец, своих уполномоченных, графа Иогана Лилиенстедта и барона Отто Рейнгольд Стрёмфельта в Ништадт, где и возобновились переговоры. С русской стороны были те же фельдцейгмейстер граф Яков Брюс и канцелярии советник Генрих Иоган Фридрих Остерман, кои договаривались с Гёрцом в 1718 году. Лилиенстедт, сам финляндец, долго упорствовал на счет уступки России Выборга; но Остерман, видевший положение Швеции, энергически на ней настаивал. Наконец, 30-го августа 1721 года, заключен был Ништадтский мирный трактат, еще менее для Швеции выгодный, нежели, отвергнутые её правительством Лофбские прелиминарии.

* * *

Ништадтский договор содержал в себе 24 пункта и кроме того еще «сепаратный артикул».

Король шведский уступал за себя, наследников и за шведское королевство Его Царскому Величеству и Его потомкам и наследникам Российского государства «в совершенное, непрекословное, вечное владение и собственность в сей войне чрез Его Царского Величества оружие от короны Свейской завоеванные провинции»: Лифляндию, Эстляндию, Ингерманландию и часть Корелии и Выборгской губернии (п. 4 и 8).

Пограничная линия начиналась на берегу Финского залива у Верелакса и предоставляя России береговую полосу в полмили, шла далее на пересечение дороги из Выборга в Лапстранд в трех милях от Выборга, а затем продолжалась в том же трехмильном от него расстоянии на север до старинной границы между Россией и Швецией, и, наконец, прямой линией чрез Кексгольмский округ до озера Пороярви встречалась с последнебывшей границей, так что все на запад и на север от неё, оставлялось шведскому королевству, а на восток и юг — России. В отношении к разграничению на самом крайнем севере, в Лапландии, оставлены условия, бывшие до войны. Таким образом, Петр не возвратил России сполна всего древнего новгородского владения, что, впрочем, признавалось и в самом трактате и составляло как бы смягчение суровых условий, по которым от Швеции отнимались такие крупные части как Лифляндия и Эстляндия. За Россией остались крепости: Рига, Дюнамюнде, Пернава, Ревель, Дерпт, Нарва и в Финляндии Выборг и Кексгольм, со всеми принадлежащими к округам названных крепостей городами и поселениями. На водах заливов поступили в русское владение острова Эзель, Дого, Мен, а также все другие лежащие по берегам лифляндским, эстляндским и ингерманландским к востоку от курляндской границы, и от линии фарватера из Ревеля на Выборг к востоку и югу. Для точного определения пограничной черты на месте обе стороны обязались тотчас по ратификации договора назначить особых комиссаров. Тем не менее, финляндская граница служила и впоследствии предметом постоянных недоразумений.

За таким приобретением, Петр I возвращал Швеции, прочие взятые им местности, т. е. большую часть Финляндии; это составляло предмет 5-й статьи трактата. Трудно с точностью объяснить причины такого великодушие, тем более, что Петр хорошо понимал значение морских берегов вообще и для новой своей столицы в особенности. Весьма вероятно, что при самом завоевании всей Финляндии он не имел в виду удержать ее за собою, а лишь желал принудить шведское правительство быть более уступчивым и побудить к скорейшему миру. Все южное побережье Финского и большая часть Рижского залива составляли сами по себе такое ценное Приобретение, о котором не мечтали ни Иоанн Грозный, ни Алексей Михайлович. И Петр Великий мог считать себя и потребности России удовлетворенными сразу, получив и Выборг, и Петербург, и Ревель, и Ригу. С другой стороны еще большее усиление России на счет совершенно ослабленной Швеции вызвало бы и еще большую зависть в западных государствах, которые и без того уже очень косо смотрели на быстрый рост восточного царства. Нельзя также не допустить, что Петр, которому наступил уже 50-й год, после стольких лет напряженной энергии и бурной жизни, мог желать некоторого успокоения, особенно от войны, длившейся 21 год и насытившей его славой. Требование сохранить все завоевания сделало бы мир не только непрочным, но и прямо невозможным. Наконец, Петра занимали уже мысли, обращенные к другой, противоположной части света: открыв своему государству выход в европейское море, он желал завершить другое великое дело, к которому стремились мудрейшие из его предшественников и сам он, — сделать Россию торговой дорогой между Европой и Азией. Действительно с этой целью, вскоре по окончании шведской войны, Петр отправился по Волге, а затем предпринял и войну с Персией, окончившуюся приобретением значительной части западного побережья Каспийского моря.

Но Петр не только возвратил Фридриху шведскому большую часть занятых его оружием областей, но и обязался в п. 8 трактата выплатить Швеции («хощет обязан быть и обещает заплатить») 2 миллиона ефимков. Эта денежная выдача очевидно не имела, да и не могла иметь характера какой-нибудь контрибуции или вознаграждения за военные издержки; это было простое великодушное пособие врагу, который издавна уже нуждался в деньгах, и которого рассроченными уплатами можно было удержать на известное время в покое. Можно полагать также, что Петр желал отчасти вознаградить тех землевладельцев, имения коих были розданы вельможам вслед за покорением страны (см. отд. III этой главы). Сепаратный артикул, о котором выше упомянуто, имел предметом порядок уплаты. Взнос 2-х миллионов обещан в 4 срока: в начале февраля и в начале декабря следующего 1822 года, в октябре 1723 и в начале сентября 1724 года, — каждый раз по равной части, т. е. по полумиллиону ефимков. Качество денег определено «полновесными монетами, именуемыми цвейдриттельштир»; три такие монеты составляли в Берлине, Лейпциге и Брауншвейге два ефимка. Если бы нельзя было собрать в назначенные сроки достаточно таких цвейдриттельштиров, то Петр обещал заплатить другой «доброй» в местах платежа ходячей монетой, кроме впрочем дробной.

Упомянутые 4, 5 и 8 пп. Ништадтского трактата составляли сущность его. Все прочие касались предметов второстепенных или имели формальный характер. Но из сих последних заслуживает внимания п. 7 о невмешательстве во внутренние дела Швеции; он привел к результатам диаметрально противоположным тому, чего Шведы домогались от Петра. — «Его Царское Величество — гласит п. 7 — обещает такожде наисильнейшим образом, что он в домашние дела королевства Свейского, якоже в позволенную единогласно и от чинов королевства под присягой учиненную форму правительства и образ наследства не мешатися никому, ктоб ни был, в том ни прямым, ни посторонним и никаким образом вспомогать не будет: но паче к показанию истинно соседской дружбы, все что против того вознамерено будет и Его Царскому Величеству известно учинится, всяким образом мешать и предупреждать искать