Ласси дала повод к волнениям. Однако в течение двух месяцев Левенгауптом не было ничего предпринято. Все ограничивалось небольшими стычками, если не считать фуражировки Левенгаупта в самую глухую осень. С отрядом в 6. 000 с лишком человек он вторгнулся в русские пределы с целью захватить значительную партию сена. Вероятнее, впрочем, что прямая цель заключалась в распространении означенных прокламаций. Никаких однако последствий от этого движения не было, кроме крайнего утомления и расстройства отряда, из которого по случаю холода и дождей половина заболела. Зима наступила в 1741 г. очень рано, и этим кончились военные действия. Продолжались лишь набеги для добычи фуража и провианта и для истребления деревень.

Между тем, в Петербурге, в ночь с 25-го на 26-е ноября, произошли известные события: на русском престоле воцарилась Елизавета Петровна. Шведская кампания быть может не осталась без некоторого влияния на этот переворот. По крайней мере, явившиеся к Елизавете ночью Преображенские гренадеры выставили поводом своих просьб о принятии ею правления именно то, что они на завтра должны выступить в поход против Шведов, и что она останется беззащитной среди врагов. Переворот как бы согласовался с видами шведского правительства, ибо в манифесте о войне оно в числе поводов к ней выставляло также устранение Елизаветы Петровны от престола; В Стокгольме питали надежду, что новая петербургская революция повлечет за собой уступку Швеции местностей, завоеванных Петром Великим.

Уже чрез два дня Левенгаупт получил известие о петербургских событиях, а вскоре по желанию Императрицы, действительно заключено со Шведами перемирие до марта месяца следующего 1742 года, и начались переговоры о мире. Впрочем, они не привели ни к чему. В Швеции не верили искренности мирных намерений России и советовали Левенгаупту продолжать движение чрез Выборг на Петербург.

Но это не так легко было исполнить. Если русские войска значительно страдали от болезней, то шведские можно сказать уничтожались ими. Они были помещены осенью близ Фридрихсгама в самых дурных гигиенических условиях; лагерь находился на низменном морском берегу, в непосредственной близости от обширного кладбища матросов, дурно к тому же похороненных, и задыхался от зловония. Это матросское кладбище говорило также об одном из бедствий Шведов в том году. Многочисленный шведский флот, высланный против русского, — который по неудовлетворительности своей вовсе и не показывался в море, — простоял на якоре близ Аспэ, и здесь люди умирали как мухи: из сухопутных войск взято было на корабли 1. 000 чел., чтобы, хотя отчасти, пополнить многочисленную убыль умерших. Жилые землянки стали обращать в могилы, трупы кидали нагими; потом по многочисленности их прекратили не только отдачу умершим воинских почестей, но даже и исполнение церковных обрядов.

Такое положение армии, после понесенного поражения, вызывало в войсках ропот и неудовольствие, которые тем больше росли, чем дальше уходило время гибельного и бездейственного стояния их. Шведские правители рассчитывали на помощь Франции, но делали очень мало для подкрепления сил Левенгаупта. За все отвечала Финляндия. Толпы мужиков вооруженных чем попало, посылались для пополнения рядов, таявших как весенний снег. Разорение страны не поддавалось описанию. На десятки миль кругом не оставалось вовсе рабочего скота; под тяжести впрягали мужиков и казенных служителей.

При таких обстоятельствах в Петербурге возымели надежду достигнуть мира обращением непосредственно к населению Финляндии, с указанием на возможность мирного для неё существования в виде отдельного от Швеции герцогства. Может быть именно с целью вызвать желаемое движение в народе, в конце февраля в Петербурге решено было прекратить перемирие и немедленно возобновить военные действия.

Известие о сем застало Левенгаупта врасплох, особенно потому, что обильная снегом зима делала движения больших масс почти невозможными. В Фридрихсгаме распространилось сильное волнение. Крепость, расположенная в лощине, не представляла удобного для защиты пункта; поэтому собранный Левенгауптом военный совет решил, уничтожив укрепления, отступить к более выгодной позиции. Предположение это, против которого был, между прочим, и генерал Будденброк, отправлено, к королю на разрешение. Однако шведские войска, не смотря на снег глубиной в человеческий рост, стягивались к Фридрихсгаму со всею поспешностью. Здесь заболеваемость и смертность достигали таких размеров, что гарнизон приходилось сменять каждые две недели. Люди обременялись еще и усиленными работами по возведению укреплений.

Но русские войска не показывались, а вместо них распространился манифест Императрицы Елизаветы Петровны, данный в Москве 18-го марта 1742 г. и обращенный к Герцогству Финляндскому. Он наделал много шума, хотя и не достиг своей цели. Напечатанный на трех языках, немецком, шведском и финском, он в пространном изложении указывал на неправильность враждебных отношений Швеции к России и на миролюбивые желания сей последней; упоминал о том, что война начата не по единодушному решению государственных шведских чинов, а лишь в себялюбивых видах некоторых отдельных лиц; что к числу людей, не желавших войны, принадлежат жители Княжества Финляндского, наиболее от неё страдающие, и что Императрица вовсе не желает распространять свою власть И делать завоевания. В дальнейшем предлагалось чинам и жителям княжества не противодействовать ничем русским войскам, а также не помогать шведской армии. В вознаграждение указывалась возможность содействия со стороны России, в случае если бы Финляндия пожелала отделиться от Швеции и сделаться ни от кого независимым государством под собственным правлением; обещалось, также, для защиты жителей, если понадобится, посылать русские войска и исполнять другие просьбы. «Но если, сказано было в заключении манифеста, вопреки всем ожиданиям, наше благое намерение это не будет охотно принято Княжеством Финляндским и Жители оного будут действовать враждебно против нас и наших войск, и помогать чем бы ни было шведским войскам, то мы, хотя и вопреки нашему желанию, будем вынуждены приказать разорить эту страну мечем и огнем».

Манифест этот вызвал контр-манифест короля шведского, в котором он разбирал и опровергал по пунктам объяснения Императрицы Елисаветы и заключал уверенностью, что финляндцы будут единодушны в продолжении войны, и помогут ему установить такие границы, которые могли бы служить твердым для Швеции оплотом.

В конечном результате манифест Елисаветы остался без всяких последствий в то время и в тех условиях, при каких он был объявлен. Но им не пренебрегали иногда пользоваться люди, преследовавшие свои цели, хотя всякое значение его как обязательства утратилось вполне, в силу хотя бы того что на деле пришлось прибегать к огню и мечу. Манифест имел все качества легкомысленной попытки, не более зрелой, как и прокламации шведского короля, распространенные в России прежде даже нежели войска его вошли в её пределы. Война не только продолжалась, но недостаток энергии в шведском начальстве вызывал ропот в его войсках, требовавших сражений.

Фельдмаршал Ласси, в соображениях своих о плане