я выяснил, что, оказывается, цветы в таком количестве они действительно приобретали. Только не в этой фирме, а у инвалидов каких-то втрое дешевле изготовление заказали.

– А оформили, значит, так, будто бы готовые купили, причем дорого… – задумчиво проговорил Лев, вспоминая, с каким энтузиазмом ему расписывали в бухгалтерии способности Бойцова, сумевшего найти «экономный» вариант.

– Вот-вот. И таких эпизодов у меня есть уже достаточно. Но все равно, даже если сложить все их вместе, суммы там получаются незначительные. Главные эпизоды мы доказать пока не можем, вот и приходится топтаться на месте. Так что вся надежда на тебя, Лев Гуров, – лукаво улыбнулся Иван Платонович. – Добывай нам этого заказчика, да пугни его хорошенько, чтобы он со страху все свои мотивы нам выложил и всю подноготную этих афер раскрыл.

– Вы сказали, что директор – один из активных участников во всех этих шашнях. Ведь именно он ставил подписи. А между тем, если зайти к нему в кабинет и, например, к тому же Берестову, сразу бросится в глаза резкое отличие.

– Это да, – усмехнулся Климов, – это ты верно подметил. Наблюдательный – хвалю. Но если пораскинуть мозгами и покумекать, поймешь, что странного тут немного. Кто такой директор? Подписи он ставит, конечно, но, как я мыслю, директор в этой схеме фигура больше техническая. Не он все это придумывает, не он организует. Он только подписи ставит. И за это соответственно имеет свой небольшой кусочек этого большого пирога. Ребятишкам на молочишко, так сказать. Следовательно, и разживаться ему особо не с чего. Кабинеты там себе обставлять да разные «Бентли» покупать. Не тот масштаб.

– Берестов покруче будет?

– Намного. Ты хотя бы то в соображение возьми, что сами по себе дотации эти, с которых они воруют, их ведь не директор, их Берестов за собой ведет. Кончится это – твоему директору и той малости не видать, которую он сейчас имеет. Вот отсюда и пляши, если хочешь узнать, кто там самый важный. Бойцов тоже не последнюю скрипку играл. Вот помяни мое слово, так оно и окажется. И в том, что заказ это, а вовсе не какое-то там простое ограбление, и в том, что мотив этого заказа именно с аферами связан, в этом даже не сомневайся. Вот так-то, Лев Гуров.

Несмотря на всю категоричность финального заявления Климова, полковник не спешил менять стратегию своих действий. С его точки зрения, вероятность того, что предполагаемый мотив мог лежать в плоскости личных отношений, была ничуть не меньше, чем вероятность «финансовой версии».

«Одно другому не мешает, – думал он, садясь в машину, чтобы ехать в театр. – В конце концов, все они там варятся в одном котле, как бы не делили их на «резидентов». Личное, общественное – все это вперемешку, как и везде. Ведь не в вакууме же прокручивала эта «троица» свои аферы. Что-то наверняка просочилось в массы. А поговорить о чужих «нетрудовых» доходах всем любо. И тем, кто, по сравнению с остальными, чувствует себя «обиженным», – больше, чем кому бы то ни было. Послушаем, что скажет нам четвертый «резидент».

Глава 4

Прибыв в театр, Гуров поинтересовался у знакомого уже охранника, где он может найти Бориса Петровича Пичугина.

Оказалось, что у бывшего худрука, а ныне рядового режиссера сейчас репетиция, и он работает с актерами на сцене.

Пройдя коридорами и открыв знакомую солидную дверь, Лев вновь оказался в зрительном зале.

На сей раз здесь не было столпотворения. Несколько человек на сцене обменивались репликами, видимо, проходя какой-то кусок спектакля, а из зрительного зала за ними внимательно наблюдал колоритный полный мужчина с седеющей гривой длинных, до плеч, волос.

– Нет, Дима, не так, – раздраженно прервал он молодого актера, произносившего монолог. – Что ты пялишься на нее как баран на новые ворота? Бабу ни разу не видел? Выйди из ступора, поиграй. Ты в будуаре красивой женщины, там масса интересных вещиц. Зеркала, духи, побрякушки. Целый воз всякого вздора. Дай мне это увидеть. Я хочу…

– Вы что? Вы зачем здесь? – раздался у самого уха полковника напряженный сиплый шепот. – Кто вас пустил? Вы видите – репетиция идет? Нельзя, нельзя мешать!

Обернувшись, Гуров увидел невысокого роста худенькую пожилую женщину с широко распахнутыми голубыми глазами и наивно-детским личиком, которое в старину назвали бы «ангельским».

– Я из полиции, – зашептал он в ответ. – По поводу смерти Руслана Бойцова. Мне нужно поговорить с Борисом Петровичем.

При слове «полиция» голубые глаза женщины распахнулись еще шире, и в них появился испуг. Но поняв, что причина появления представителя закона вполне уважительная, она успокоилась и прошептала:

– Сейчас нельзя. Нужно подождать, когда закончится репетиция.

Но деятельному полковнику вовсе не улыбалась перспектива неопределенное время просто сидеть и ждать.

Минут через пять конспиративного перешептывания он выяснил, что его собеседницу зовут Серафима Юрьевна и она – помреж бывшего худрука.

– Тогда, может быть, мы поговорим с вами, – прошептал Лев. – В общем-то, эти опросы – больше формальность. Если вы постоянно работаете с Борисом Петровичем, думаю, и вы сможете ответить на эти несколько простых вопросов. И тогда, возможно, мне и незачем будет его беспокоить.

– Хорошо, идемте.

На цыпочках и зачем-то пригибаясь, Серафима Юрьевна вышла из зрительного зала. Следуя за ней, Лев понял, что она ведет его уже знакомым путем к гримеркам. По всей видимости, эти небольшие кабинетики были излюбленным местом для бесед и откровений, и, когда возникала необходимость «поговорить», всех инстинктивно тянуло именно сюда.

В глубине души Гуров был очень доволен, что дело повернулось именно так. Пичугина он уж включил в список потенциальных подозреваемых, поэтому личная беседа с ним могла представлять некоторый риск в плане преждевременного «раскрытия карт», тогда как общение с Серафимой Юрьевной полностью снимало подобные беспокойства.

К тому же в плане информативности оно могло оказаться даже более полезным, чем общение с самим Пичугиным. Самому «обиженному» часто бывает неловко расписывать свои обиды во всех красках. А человеку постороннему не только гораздо проще рассказать о том, как сильно кого-то обидели, но и привести разные красочные подробности, которые сам про себя никто никогда не расскажет.

Наблюдая, как трепетно оберегает Серафима Юрьевна покой бывшего худрука, Гуров предвидел весьма