— Хочешь?

— Очень.

— Хочешь — иди, — девчонка издала явственный вздох облегчения, изъяла из центра рисунка зеленый мешочек и торжественно повесила пилотессе на грудь. — Это вощанка из чертополоха. Лучший оберег для дальних походов. Ты не поверишь, но так в маминой тетрадке и было написано… Первая часть плана — похищение, вторая — Тернополь! Но ты ведь не читала тетрадку. Землепотрясно!

— Это мое слово, — нахохлилась Чуб.

— Так я им тебя и хвалю.

— Так ты что, проверяла меня? — отодвинулась пилотка.

— Нет, до-веряла тебе! Я боюсь принимать решения. Лишь тебе верю… У тебя интуиция… Ты совершенно права! Нужно просто следовать маминому плану. А за это время Третья успеет передумать.

Раздался звонок. Саня увидел, что девчонка поднесла к уху небольшой — непонятный предмет.

— Алло. Хорошо. Нет, лучше у тебя на студии… Это Катя, — объяснила она. — Хочет встретиться.

— Ну что ж, пойдем, напоследок Катю проведаем, — согласилась повеселевшая летчица.

— Ты тоже думаешь, что она что-то скрывает? — деловито кивнула Акнир, заставив Дашу очередной раз задуматься над значением привычного слова.

* * *

Огромное помещение Катиной киностудии с прилепленным под самою крышей гнездом-кабинетом, снабженным балкончиком и винтовою железною лестницей, — больше всего напоминало огромный амбар, разделенный перегородками на некое подобие комнат без потолка.

Наверное, днем здесь снималось несколько фильмов одновременно. В одной из «комнат» Даша заметила декорации чересчур лубочной украинской деревни с соломенной крышей, разрисованной беленой стеной, тыном и глечиками, в другой — бутафорское ложе а-ля маркиза де Помпадур. В третьей же, представлявшей собой фрагмент девичьей спаленки (кровать, трюмо, окно с геранью), невзирая на глубокую ночь, шли съемки.

— Отчего мы встречаемся здесь, не понимаю, — сказала хозяйка киностудии.

Взгляд Акнир, ознакомившийся с относительно небольшим помещением, наполненным самой необходимой мебелью — письменный стол с чернильным прибором, шкафы с папками, картотека, — притормозил на Катиной груди, приютившей новый кулон от Маршака. Юная ведьма слегка покачала подбородком, выражая свое восхищение изумительной вещью, и сказала:

— На то две причины. Известно ли вам, что ваша Маша слышит дома?

Лицо Дображанской стало серьезным.

«И не только дома, но и сам Город», — могла б выправить юную ведьму она, но просвещать ту не стала.

— Вы плохо осознаете, о чем идет речь, — неверно расценила ее молчанье Акнир. — На Киеве для Маши нет тайн! Любой дом в любой части Города может наябедничать ей, рассказав обо всем, что происходит в его стенах… Кроме, конечно, Мало-Провальной, 13.

— Так и встречались бы там, — Катерина пристроилась за письменный стол, поправила свой фотопортрет в кожаной раме. Кабинет принадлежал не ей, а Мите, бывшему в отличие от своей «королевы» совершенным аскетом, способным оценить красу замысла, но отнюдь не красоту обстановки.

— На то есть вторая причина, — ведьма приоткрыла стеклянную дверь на балкончик, с любопытством разглядывая киносъемки в «девичьей». — Здесь киностудия. Каждый день тут разыгрывают десяток ложных историй, и тупой амбар давно уж не может отличить, где правда, где ложь…

— Он тупой, потому что амбар? — прохладно полюбопытствовала Катя.

— Само собой. В Городе есть дома с высочайшим интеллектом, куда большим, чем у их хозяев… — дочь Киевицы сделала шаг на балкон.

— Вот как? — Катя внимательно посмотрела на профиль Акнир, желая понять — те ли самые дома-модерн ведьма имеет в виду? И отвернулась, взглянула на Дашу, пристроившуюся на стуле в углу: — Дарья, надеюсь, ты уже поправилась после Присухи?

— Присухи? Ах, да. С тех пор столько всего произошло…

— Ты имеешь в виду сегодняшнее восстание в защиту императрицы? — спросила Катя. — Или вчерашнее в Питере? Женщины несли на демонстрации твой портрет.

У Даши сделалось такое лицо, будто Катя ударила ее по щеке.

— По-моему, — смутилась Дображанская, — ты все еще нездорова. Ты как-то сама на себя не похожа…

— Просто познакомилась вчера с одно мразью, — Чуб выговаривала слова упруго-рычаще, — и выяснила ужасную вещь… Оказывается, она меня обожает. И считает, что она такая, как я. Кто же тогда я, интересно?

— А что это у вас там снимают? — спросила Акнир.

* * *

Ведьма уже вышла на балкончик, перевесилась через перила.

Посреди декорации девичьей разыгрывалась обычная для немого кино трагедия. Актриса в одной лишь батистовой кружевной сорочке стояла на коленях, неестественно выгнув спину назад, по-молитвенному сложив руки. Над ней нависал барин-помещик с нарисованной гримом зверской рожей — сдвинутыми черными бровями, коричневыми складками на щеках, хлыстом в руках и нехорошим огнем во взоре.

— Моли его, моли! Умоляй… — послышался энергичный голос режиссера.

— Умоляю вас, Витольд, — талантливо-надрывно прокричала актриса, не забывая трясти молящими руками, — перестаньте дышать в мою сторону… дайте мне атмосферы. От вас чесноком разит! Фу!

Витольд-помещик взревел, в гневе занес над ней кнут, другой рукой схватил девицу за сорочку, обнажая напудренное полное плечо и делая ужасающе-зверские гримасы, пропищал покаянно-тоненьким голоском:

— Не велите казнить, Аделаида Кузминишна. Чеснок — он мужской силе способствует. Вы ж сами меня попрекали давече…

— Аделаида, бейся, кричи, — повелел режиссер, кажется, вовсе не обращавший внимания на их перепалку. Да и зачем, кино-то все равно немое? — Кричи ему: «Насильник, подите прочь!» И по морде.

— Подите прочь, импотент, — вскрикнула актриса, с явным удовольствием награждая партнера пощечиной. Однако — вот что значит профессионализм! — несмотря на совсем не целомудренный текст, умудряясь изобразить на лице маску испуганной поруганной невинности.

— Что это будет за фильм? — повторила вопрос Акнир.

Катерина флегматично дернула бровью.

— Не знаю. Киностудия — Митина забава… Впрочем, могу взглянуть, у него тут все аккуратно, — Дображанская подошла к письменному столу, открыла лежащую на нем большую коричнево-бурую тетрадь, пролистала, провела пальцем поперек строчек. — Так, какое сегодня число… Ясно. Вчера начались съемки фильма «Гробовая любовь». Ольга и Александр любят друг друга. Александр уходит на войну. Там он узнает, что родители Ольги собираются выдать ее замуж за богатого помещика. Александр бежит с фронта. Тем временем, устав от отказов Ольги, помещик берет девушку силой, — равнодушно зачла Катя синопсис. — Александр прибывает слишком поздно. Обесчещенная Ольга кончает с собой…

— А Александр становится революционером, — завершила Акнир.