— Прапорщик Прожерин на мотороллере ездил, — напомнил Богомазов.

— Не только сюда. Он рассказывал, что и до Москвы на нем добирался. Так вот, про грибы. Обидно же в лесу служить, а возвращаться в город без грибов. А их тут!.. Вот офицеры и прапора, особенно те, которые оставались ответственными по роте, разрешали паре-тройке ребят утром вместо зарядки сходить за проволоку за грибами. Ради этого мы не ленились и пораньше встать. Лисички помню, белые, черные грузди по осени. Только успевай нагибаться. Иногда заказывали лишь один вид грибов, например, те же самые лисички. И без проблем. Час — и ведро полно.

— А белые грузди!.. — Богомазов даже обернулся к Гурову с переднего сиденья. — Они тут вырастают до таких размеров, что мы глазам поначалу не верили. Во! — Он показал руками колесо перед своим животом. — Два гриба в вещмешок не помещались. Идешь после дождя, а тут груздь. В шляпке вода, аж литров пять, и несколько лягушек.

— А черника? Как в баню старшина нас ведет с четвертой площадки во второй дивизион, так человек десять потеряются. Потом приходят. Он их ругать, а они говорят, мол, мы тут давно, просто в туалет отлучались, короче, всякие причины придумывают. Он просит зубы показать и колени. У них то и другое черное. Ягоды этой в траве столько, что не оторваться.

— Вот и приехали.

Машина свернула налево и уперлась капотом в кустарник и молодой древесный подрост. Гуров увидел, что из травы виднеется что-то вроде бетонного рассыпавшегося фундамента и остатков кирпичной кладки. Когда-то тут стояло какое-то небольшое квадратное строение.

— КПП, — вылезая из машины, пояснил Богомазов. — Вот сюда нас и привезли с вокзала с Вовкой Рыбниковым. Мы с ним в учебке вместе были, это в Павлограде, на Украине.

— Здесь его нашли? — спросил Гуров.

— Да, вон там, чуть дальше. Сейчас покажем. Так что заходи, ворот теперь нет. Под этими самыми деревьями мы прослужили полтора года.

Они втроем протиснулись сквозь заросли и пошли по густой траве, обходя кое-где куски бетона, вросшего в землю, какие-то ошметки проржавевшего металла. Мухин молчал.

Богомазов шагал впереди, показывал руками то направо, то налево и говорил:

— Вот тут справа сразу была наша казарма. Да, узла связи «Сенатор». Слева подальше — санчасть. Вот эти две стены и куча мусора — все, что осталось от финчасти и строевого отдела. Справа дорожка уходила к большому общему туалету. Тут столовая была, тут спортзал. Но больше мы на улице занимались, там сзади футбольное поле было. Слева вон клуб стоял, а за ним автопарк. Кучу справа дальше видишь? Это был штаб полка, а мы сейчас стоим на бывшем плацу.

— А это что за холм? — Гуров ткнул пальцем вперед.

— Это, приятель, и есть бункер командного пункта полка. Тут находился «пятьсот пятый», как называли командира дежурных сил. Наверху при нас еще бронеколпак устанавливали, да, Санек? Это хреновина такая в виде полусферической бронированной башни с прорезью для пулемета. Помню, лежал он тут на асфальте, а мы залазили и удивлялись, как легко эта штуковина крутится по горизонтали при своем немалом весе. Подшипники хорошие были.

— Вон главный выход из бункера, — Мухин показал рукой и тихо засмеялся. — Помнишь, Леха, в семьдесят седьмом, что ли, было, когда пакет вскрывать пришлось?

— Да!.. — Богомазов закрутил головой. — Представляешь, Лева, сидим мы на дежурстве, и вдруг приходит по связи приказ вскрыть пакет номер три. У командира в сейфе есть такие пакеты, в которых… в общем, он догадывается, что там. Да и мы представление имеем. Только никто не знает, в каком пакете какие приказы, потому что их из штаба дивизии запечатанными привозят и с грифом секретности, естественно. Ну, думаем, учения начинаются. Спят сейчас наши парни и в ус не дуют, а через несколько минут подъем, учебная тревога, и пошло-поехало. А времени, между прочим, часа два ночи. Вскрывают на командном пункте этот самый пакет номер три, а там сказано, что по сигналу такому-то, полученному по радио, вскрыть пакет номер один. А вот это хана, Лева! Это все на командном пункте знают. В пакете номер один координаты реальных целей на Западе, вводятся перед пуском. А еще там приказ срочно подготовить ракеты к боевому применению. Это значит, что и ядерные боеголовки должны быть присоединены. Там же указание, по какому кодовому сигналу, переданному по радио, произвести по этим координатам боевой пуск. — Богомазов выдержал эффектную паузу, глядя больше на реакцию Гурова, нежели своего сослуживца. — Короче, минут тридцать на командном пункте стояла гробовая тишина. А потом пришел приказ «Отбой». Я вот, например, видел, как один из наших офицеров вышел вот к этой двери с сигаретой. Рубашка у него была мокрая во всю спину. А у нас там, между прочим, прилично вентиляция работала. Да, пережили тогда за эти полчаса.

Гурову показалось, что мужики специально рассказывают ему эти истории, чтобы не идти в бункер. Сами себя отвлекают от неприятного воспоминания о том, как там, в темноте, на грязном бетоне, в луже крови лежал их сослуживец с раной в груди. Они, конечно, подзабыли друг друга за тридцать лет, отвыкли. Но все равно неприятно и грустно.

Надо брать инициативу в свои руки, решил Гуров.

Стараясь не показывать поспешности или нетерпеливости, он пошел к входу в бункер. За его спиной кто-то из мужиков отчетливо вздохнул. Полковник достал фонарик, стал светить под ноги и на стены. Пыль, старая паутина, следы протечек воды с поверхности, на полу глубокие желоба, в которых когда-то были проложены кабели. Проемы, которые запирались массивными дверями. Тут стояли столы, гудела аппаратура, сидели люди в военной форме с наушниками.

В нескольких километрах по команде, поступившей из этого бункера, солдаты могли начать поднимать ракеты на стартовые столы. Парни в костюмах химзащиты заправляли их, а они, здоровенные, темные и зловещие, высились среди деревьев, готовые ударить громом и пламенем, с ревом уйти в ночное небо, испаряя по пути облака.

— Здесь, да? — спросил Гуров, не оборачиваясь и водя лучом фонарика по полу бункера.

— Здесь, — гулко ответил кто-то за его спиной. — Полтора года просидеть под этими потолками, вернуться домой, дослужиться до генерала и приехать сюда, чтобы…

— Чтобы закончить свою жизнь там, где прошли лучшие годы, — добавил Гуров.

— Если разобраться, то так оно и было, — проговорил Мухин, подошел и встал рядом. — Чего нам не хватало? Все было, в войнушку играли по-серьезному. С реальным оружием, с настоящими ракетами. У нас сержант был на узле связи, фельдъегерь. Он три раза в неделю с автоматом и боевыми патронами ездил в город на узел спецсвязи и по дивизионам развозил секретную почту. Представляешь, Лева? Полтора года с заряженным автоматом три раза в неделю. Вот это ощущается, а то, что там ракеты со смертью в нескольких километрах, это мы и в голову не брали. В дивизионах, наверное, все было иначе. А тут!.. Сопляки мы были, хотя и стояли на боевом дежурстве. Нам бы в город вырваться, сфоткаться. Или на танцы. Нас в Березовичи раз возили.

— Поехали, — проворчал где-то сзади Богомазов. — Мне от всего этого напиться хочется. Мы же с ним в одной казарме, из одного котла в столовке!..