Поскольку я не был ранен, я уходил самым последним. Ради меня одного он вернулся в дом и ради меня одного снова совершил пробежку под обстрелом обратно.

Мы бежали по пустой улице: Казань впереди, я за ним. Сухощавый, маленький, жилистый пятидесятилетний дядька бодрой рысцой, не теряя темпа, вел меня по дороге, местами перепрыгивая и обегая неразорвавшиеся «лампочки» и успевая вполоборота указать мне на них.

Больше мы с ним не виделись. Доведя меня до укрытия, он, как истинный индеец, без лирики, не прощаясь, умчался куда-то обратно. У него было много дел.

Я часто вспоминаю его.

Внешне он напоминал мне моего дедушку.

«Дедулька», как я называл его в те времена, когда ему самому было пятьдесят с небольшим.

Иногда в сумерках мне казалось, что это мой «дедулёк» выскочил вдруг откуда-то оттуда, из условного 1983 года, и бежит сейчас бодрой рысцой по улицам Н-ки…

…я очень надеюсь, что и сейчас где-то там, где трещат кассетки и бухают мины, Казань идёт (или бежит) выводить (или заводить) группы наших бойцов, спасать отбившихся, заблудившихся в лесополке и обречённых подорваться на мине солдат, подводит хитрыми, только ему ведомыми путями эвакогруппы к стонущим в кустах раненым так, чтобы незаметно для хохлов выдернуть их из пасти неизбежной смерти.

Я очень надеюсь, что с ним всё будет хорошо.

И хотя положа руку на сердце я понимаю, что его место здесь, но пусть он вернётся в свой Верхний Уфалей.

И пусть как-то всё сложится так, чтобы ему не пришлось там пить, воровать, драться…

А если даже и так…

Спасённые им люди, может, и не индульгенция от грехов, но, во всяком случае, они стоят того, чтобы Казань вернулся в Верхний Уфалей. Его зовут Айрат, а настоящий его позывной я сохраню в своей памяти.

XIV

Барс из детдома. Он погиб, и я могу называть его настоящий позывной. И имя, и фамилию. Ему уже всё равно.

Он лежит, заваленный землёй, неподалёку от «очка Зеленского». Мы его не забрали, и, наверное, его уже никто никогда не заберёт.

Барс, как комета, пролетел над землёй и растворился в небытиё, бесследно.

Впрочем, у него осталась дочь. С ней он часто переписывался и созванивался по вотсапу.

Её контакты он унёс с собой. Барс был единственный, кто не сдал тогда телефон перед выходом.

Он такой был, всё делал по-своему.

Вся жизнь Барса была устроена через жопу.

Был он исключительно геморройным человеком, умевшим создавать проблемы на ровном месте, но в силу природной обаятельности и харизмы обустраивавший всё дело так, что его проблемы решали мы, все скопом. Мы — это пять человек, живших отдельной коммуной на окраине города Т. в ожидании дальнейшего распределения.

Учебку я проходил в ДНР, там и была сформирована наша рота. Будучи отправленной на фронт, она с первых же дней показала свою абсолютную неслаженность, небоеспособность и неуправляемость как боевая единица.

Понеся чудовищные потери, она была выведена в Т., и отсюда её личный состав раздергивался по другим боеспособным частям.

В тот период, когда моя рота получала боевое крещение, меня в ее рядах не было. Через три дня после прибытия за ленточку 15 человек из нашей роты, в их числе и я, были откомандированы в Н-скую бригаду морской пехоты в группу эвакуации раненых.

Там я пребывал две недели, а после того как Н-ская бригада была выведена на ротацию, меня возвратили в своё подразделение, уже выведенное с фронта в город Т.

Роту я застал в ужасающем состоянии.

Пьянство, мародёрство, поножовщина, полное отсутствие дисциплины и, что самое главное, отсутствие командиров. Командиры, тоже набранные из спецконтингента, жили отдельно, предаваясь неге, сибаритству и распродаже армейского имущества.

Забегая вперёд, скажу, что по состоянию на сегодняшний день все эти люди сидят в тюрьме. Кое-кто, причастный к особо тяжким преступлениям, получил уже пожизненный срок.

То есть да, такие печальные инциденты имели место быть, но относительно недолго, всё это было пресечено слаженной работой военной полиции, органов госбезопасности, а виновные получили суровые наказания.

Однако в тот момент, когда я вернулся в город Т., там творился кошмар.

Вот в этих условиях я, объединившись с другими адекватными сослуживцами, съехал со своей располаги в другое место неподалёку, и мы обосновались там. Сначала нас было трое, потом к нам присоединился Барс, а потом ещё один.

Барс пришел к нам с «кичи», помятый, голодный и потрёпанный. Напоминал он какого-то кота, ушедшего без спроса гулять на улицу, крепко побитого на ближайшей помойке своими дикими сородичами и вернувшегося домой.

Его пустили и обогрели, хотя с первых минут было ясно, что мы реально завели себе кота. Потому что ни денег, ни сигарет, ни чего-то ещё путного у Барса с собой не было. Но самое главное, что я, как человек, осуждённый по ст. 159 УК РФ, понял мгновенно, — у этого пассажира ничего не будет никогда.

Пассажир был абсолютно безнадёжен в смысле материальных ресурсов. Он даже зарплатную карточку в Ростове сумел оформить через жопу, и теперь жалованье ему не приходило.

Но вопрос о принятии новых членов нашей коммуны решался коллегиально, Барс был обаятелен, смирен и улыбчив, так что мне оставалось лишь мрачно и недружелюбно смотреть на него со своего топчана.

Невзирая на мой настрой, кот протянул мне свою лапку и представился:

— Рома.

Мне ничего не оставалось, как подать ему руку в ответ и смириться с тем, что шлюзы канала, по которому станут утекать наши скудные ресурсы, открыты безвозвратно. И обратного течения по этому каналу не будет.

Барс был совершенно бесполезен в хозяйстве.

В роту худо-бедно, несмотря на весь бардак, привозили продукты, и надо было за ними ходить.

Отправлять Барса было бессмысленно. Он уходил в штаб и залипал там на халявном вайфае. Идя в магазин за хлебом, он на все деньги покупал пива и не моргнув глазом говорил, что хлеб в магазин не привезли, но не зря же он ходил. Купленные на общак сигареты Барс щедро раздавал всем страждущим, притом что мог сам в один присест выкурить полпачки.

Пока его не было, к нам и не думали ходить обитатели «синей ямы», откуда мы съехали, но, едва появился Барс, народная тропа перестала к нам зарастать. Толпы людей зачастили к нам, часто еле стоя на ногах. В основном для того, чтобы дать Барсу просраться (он умудрялся чудить везде, где