навсегда.

И ему сказали: «Истина в вине!»

Пригубил вины. Она горчит, беда…

Всё, что осталось

Вьется огонь

запоздалой свечи,

где-то тоскливо

толкуют грачи —

черные птицы.

Это любовь

покидает наш дом,

и опрокинуто

сердце вверх дном.

Спится – не спится:

только мелькают

в разрыве времен

горькие годы.

Что это: жалость?

Безумие?

Сбой?

То, что звалось

почему-то судьбой?

Всё, что осталось,

уносят с собой

черные воды…

К собственной старой фотографии, сделанной сорок лет назад

На фотографии – юный романтик,

В чем-то наивный до мозга костей.

Прошлого давнего ароматы,

Словно предвестье безвестных вестей:

Пламя сжигает желаньем глубины —

Лава готова ускорить свой бег.

Юный романтик с лицом Коломбины,

С первым пушком на припухшей губе.

Знать бы, какая совьется дорога,

В резвую, резкую, редкую нить.

Юный романтик, земной недотрога,

Бога сумевший в себе сохранить…

В плацкартном вагоне

В плацкартном вагоне,

где люди – в избытке

и воздух наполнен

не запахом мяты, —

в плацкартном вагоне

подушки примяты,

и простыни свесились,

словно знамена;

в плацкартном вагоне,

где режутся в карты,

где чай подают,

сожалея о чае;

в плацкартном вагоне

мы вдруг замечаем,

что люди как люди:

не лучше, не хуже.

Мы едем, мы едем

в плацкартном вагоне,

проносятся мимо

плацкартные кони,

плацкартные реки

сбегают лениво,

волнуются в поле

плацкартные нивы.

Бормочут колеса:

«Плацкарта,

плацкарта…»

Такая, вот,

нынче

нам

выпала

карта.

Что за прихоть…

Что за прихоть дурная,

Что за выходки вдруг невпопад,

Будто юность смурная

Ударила в сердце?

Будто вновь созидается ад?

Это небо над нами

Так давит своей чистотой,

Что безумно желанье

Скорей от него отмахнуться,

И отречься от пыльных забот,

И забыть о мирской суете,

И покинуть семейный очаг,

Очутившись неведомо где;

Очутившись неведомо как —

Там, где прихоть дурная

И странные выходки вдруг

Обернутся, быть может,

Последней, прощальной любовью;

И она запалит мое сердце,

И взорвется в груди,

Разлетевшись по жилам

Пустыми осколками боли…

«…И снова, и снова я вдруг исчезал…»

И грянул на весь оглушительный зал…

Н. Заболоцкий

…И снова, и снова я вдруг исчезал,

Затем возникал в ипостаси иной.

Я помню: там был оглушительный зал,

Но я позабыл, что случилось со мной:

Какие-то люди вели под узцы

Хромого, немого, слепого коня

Дорогой, исполненной хлипкой грязцы,

Дорогой, которой вели и меня.

И конь по дороге, ослепшей от слез,

И я, от тоски замерев неземной,

И тот, кто богат, как властительный Крез,

Мы были, и есть, и останемся мной.

Зачем этот мир столь ужасен и дик?

И каждый из нас – как великий немой.

Но я исчезаю и слышу: «Иди…

Забудь обо всём и останься со мной…»

В театре

…А может быть, ты и права?

Очков твоих тонких оправа,

И свет отражающий справа,

И лето вступает в права

Свои. И крепчает жара,

И душно от гари и жара,

Как будто в балете Бежара

Вдруг облик божественный Ра

Нам явлен: и шелест портьер,

Как дрожь от увиденной сцены:

Касаясь пуантами сцены,

Летят балерины в партер.

И пачки белеют, как снег,

Который летит над полями.

И в черной, зияющей яме

Оркестра, в предчувствии нег,

Сознанием собственным горд

И в сердце мое залетая, —

Чуть дрогнет струна золотая, —

Замрет лебединый аккорд…

Ин

Уходи в никуда

Интровертная Ин,

Пей ночей петербургских

Японскую грусть,

Уложи свое сердце

В три строчки Басё,

Поклонись запределью

Архивов своих.

Как надменен и тонок

Твой каменный лик,

Как бесслезна душа

И осмысленна речь.

Вот таких-то и любят,

Таким-то и лгут,

За такими бегут

Без оглядки назад.

Только вряд ли словить

Вожделенную Ин:

Пусто сердце ее

И глазницы пусты;

Словно призрак,

Уходит она от любви

В тихий шелест архивов,

В белый омут бумаг.

Не думай ни о чём…

…Задумчивый огонь колеблется, как роза, —

И лепестков ее пленителен укор, —

И музыка звучит с экрана – Чимароза:

Как странен в этот миг средневековый хор.

Струятся голоса, торит многоголосья

Куда-то в глубь времен приметную тропу.

Качаются свечей чарующих колосья,

И пламя гонит прочь раздумий шантрапу,

И шантрапа бежит, как воин после сечи,

Расставшийся с мечтой, победой и мечом…

…Не думай ни о чем – лишь музыка и свечи.

Не думай ни о чем. Не думай ни о чем…

Одинокий пес

…И старый мир, как пес безродный…

А. Блок, «Двенадцать»

Я набираю двухкопеечных,

И, как в горячечном бреду,

Я телефонов длинный перечень

По будкам набирать иду.

Но бьют в висок гудки отбойные:

Все заняты, у всех дела.