– Насчет сплетен об Альпере и Елене Васильевне. Она действительно ездила с Альпером в Сочи в известное нам время. Но там он её бросил, как сама она определила поведение своего начальника, и два дня где-то пропадал. По ее предположениям, у него там есть женщина. Зачем он брал ее с собой, она объяснить не может, хотя он выдвинул веский предлог, там предстояла, якобы, важная экспертиза, а на самом деле – никакой экспертизы и даже намека. Когда Елена Васильевна высказала мысль, что хотела бы вернуться в Москву самолетом, он очень обрадовался и сумел достать ей билет на утренний самолет. Своей женской логикой она пришла к выводу, что Альпер показал ее той даме, чтобы вызвать ревность. А когда они помирились, то с радостью избавился от Елены Васильевны. Таковы версии и факты.

– Такова сказка! – не согласился сразу Лазарев. – Сказка – ложь, да в ней намек. Не почуяла ли она твоего интереса к Альперу, к Рябову и вообще ко всей этой иконной эпопее?

– А кто ее тянул за язык по поводу радиоактивности? Ну посмотрел человек иконы, это же элементарное любопытство.

– Любопытство кого? Ей же известно, что ты из КГБ, а если она как-то в этом деле, то лучше придать этому откровенную видимость. Хотя информация ее для нас очень ценная. Мне не нравится Серж.

– А почему он вам должен нравиться? – улыбнулся Барков.

– А потому, что нет действий, пассивен, а отсюда и мы топчемся на месте или идем постфактум. Он ведет нас, а не мы ему навязываем действия. Мне думается, он уже «наскреб» несколько статей уголовного кодекса.

– А что бы вы хотели ему предъявить без натяжек?

– Организацию антисоветской акции – это Катя Маслова. Откровенное подстрекательство к нелегальному переходу границы – свидетель Райский. Тут и телефон в Париж и т. д. Князь – вот ударная сила: печатание антисоветских листов по заданию Сержа. Черняка ему не подвяжешь, но факт имел место, он ему предложил вариант побега. Два убийства и ни в одном нет зацепки, кроме косвенных улик: окурки сигарет «Вайсрой» да визит в Одессу, кстати, недоказанный. Я уверен, что Куц был в Одессе, когда взяли иностранного моряка за хулиганство, но это все подозрения. Нужно, чтобы кто-то сказал: «Это он, я его видел здесь тогда-то». Ведь он у матери не появлялся, а если и появлялся, то не жил у нее. Где-то же он слонялся, но не жил у нее. Где-то же он слонялся, в ресторанах, пивных. Давай-ка, проветрись в Одессу, а то ты тут совсем закиснешь возле Екатерины.

Барков хотел что-то сказать, но Лазарев махнул рукой:

– Пока твоя главная роль та, что ты сейчас играешь. На мои шутки не обижайся, это я от старости. Сказано сидеть в стороне от горячего дела – сиди! Чтобы комар носа не подточил! Ты думаешь, я после встречи с тобой сразу еду в Комитет? Проверяюсь! Чует мое сердце, не зря вся эта конспирация, и фотопроверки, и библиотека. Какое главное качество чекиста?

– Уметь терпеливо ждать! – отчеканил с улыбкой Барков.

– То-то! – улыбнулся в ответ Лазарев. – Как попугай работаешь. Нет что-либо свое предположить, из меня мозги выжимаете. Распустил я вас. Раскрепостил, про дисциплину забыли.

Алексей Иванович расхохотался.

– Ты чего?

– Я давно не слышал про гайки.

– Не слышал, так скоро ты их почувствуешь. Вот закончим дело Сержа, съездишь в Голландию или Бельгию – тогда и закрутим гайки…

…В Одессе в аэропорту Алексея Ивановича встретил капитан Лесняков, словно специально одетый небрежно в старенькую джинсовую на меху куртку, из-под которой виднелась красная рубашка с расстегнутым воротом. На голове, несмотря на довольно теплую погоду, у него красовалась лохматая, длинноворсная, неизвестного зверя шапка.

«Не знал бы, что это чекист, – подумал Барков, – принял бы за Мкртчана. Только у этого брови не такие густые, а выражение лица… Вот они, шутки природы над человеком», – улыбнулся он своему коллеге. Сам Алексей Иванович являл собой столичного гостя: в светлом плаще на меховой подстежке, без головного убора, в костюме и галстуке. Он уже знал историю с «милиционером» и Грейпом и отнесся к Леснякову с уважением.

– Послушай, Алеша, – сразу же перешел на «ты» Лесняков, – по правилам хорошего тона, в Одессе гостя ведут в Гамбринус, – сказал он и улыбнулся широкой, доброй улыбкой, так, словно знал Баркова давным-давно. – Ты, надеюсь, знаешь, что такое Гамбринус?

– Доводилось, – ответил Барков. – Куприна, говорят, сделали в Гамбринусе.

– Ах, кого только Одесса не вывела в люди! – как истый патриот города, воскликнул Лесняков с заметными нотками гордости и самодовольства. – И Бабель тут пивал пиво, хотя жаловался на желудок, а уж Ильф и Петров без Гамбринуса и дня прожить не могли. Сам увидишь, там есть стена, на ней кое-где сохранились автографы, ну, может, и не настоящие, но Гайдар тут подлинный – сын.

Они вышли из машины на площади Мартыновского, дальше проезд был закрыт, и Лесняков не хотел без нужды пользоваться своим преимуществом. По узкой улочке выбрались на Дерибасовскую и тут же завернули за угол к скромному подвальчику, огороженному металлической решеткой. В подвальчике было довольно многолюдно, словно Одесса в этот день и не работала совсем. Люд был самый разнообразный: от босяков до пижонов в штанах-«пирамидах» и черных штиблетах с белыми носками. Только пиво было лишь одного сорта.

– Когда-то здесь можно было выпить какое душе угодно пиво, – заметил печально Лесняков, ставя на столик две кружки с янтарной жидкостью. – Но все-таки, и ты мне поверь, Алеша, в Одессе самое лучшее пиво во всем Союзе. А ваша Москва стоит по пиву от нас как мы стоим от голландской «Стеллы».

Они выпили пиво, закусили кусочками воблы, которую им подал какой-то босяк, видно, знакомый Леонарда, и Барков похвалил пиво не из вежливости к хозяину, а действительно оно оказалось довольно вкусным и действительно напоминало собой пиво.

– Все, теперь можно и працювать, – сказал Лесняков, поднимаясь и направляясь к выходу. – Я тут кое-что наметил, когда мне сказали, что будем работать. Мы идем в один шалман, где тоже есть пиво, но, наверно, его разводят ослиной мочой, поэтому пить там не будем, а работать-таки да.

Они вернулись к автомашине. Лесников открыл дверь, дождался, когда Алексей усядется, и рванул машину вперед.

– Эй, Леонардо, ты же пиво пил и гонишь машину, – заметил Барков.

– Настоящий одессит только тогда хорошо ведет машину, когда побывает в Гамбринусе! – залихватски ответил Лесняков. – Никто никогда не узнает, что я пил пиво, потому что от одесситов всегда пахнет пивом, а от одесситок – французскими духами. В этот шалман я вызвал одного знакомого, раньше он в загранку ходил, но стал