немедленно распорядился снять с документа несколько копий и разослать их членам президиума правительства для подготовки к обсуждению. А затем продиктовал письмо со своими замечаниями, которое в тот же день направил в два адреса – президенту Горбачёву и председателю Верховного Совета СССР Лукьянову. В письме особо подчёркивал, что замечания носят личный и предварительный характер, отмечал, что окончательная оценка проекта договора будет высказана после его обсуждения на президиуме Кабинета министров. Наконец, в твёрдых выражениях не только настаивал на том, что в таком виде договор ни в коем случае подписывать нельзя, но и просил для выработки общей точки зрения хотя бы один раз собрать союзную делегацию, которая и была правомочна подписывать ново-огарёвский договор. В эту делегацию входили президент, председатель Верховного Совета СССР, премьер-министр, председатели палат и комитетов Верховного Совета – всего тринадцать человек.

Это письмо я приказал доставить адресатам немедленно. А в регламенте фельдъегерской связи указано, что документ, подписанный премьер-министром и направленный лично президенту, доставляется незамедлительно. В случае крайней необходимости для этого должен быть выделен специальный самолёт. Поэтому я наверняка знал, что следующим утром моё письмо уже лежало на столе Горбачёва в Форосе.

Однако на моё послание откликнулся только Лукьянов. Он позвонил 13 августа, во вторник, и сказал, что полностью разделяет мою точку зрения и готов в любой момент встретиться для обсуждения проекта нового Союзного договора. А Горбачёв молчал. Никакой реакции на моё письмо от него не последовало»[262].

К письму В. С. Павлов приложил на четырёх страницах «Предложения и замечания Кабинета министров СССР к проекту Договора о Союзе суверенных государств», которые гласили:

«1. Предлагается ещё раз вернуться к рассмотрению распределения сфер ведения Союза и республик.

В проекте договора по-прежнему управление атомной энергетикой отнесено к сфере ведения Союза ССР (ст. 5), а управление энергетической системой (ст. 6) – к совместному ведению. Однако атомные станции работают в единой энергетической системе, оторвать управление атомной энергетикой от управления всей энергетической системой невозможно. <…> Это же можно сказать и о магистральных газонефтепроводах. <…>

2. Вызывает сомнение запись о подчинённости кабинета президенту, а ответственность только перед Верховным Советом, тем более при сведении этих двух норм в одну фразу. Здесь возникает коллизия понятий подчинённости и ответственности. Можно было бы воспроизвести в договоре действующую норму Конституции СССР (кабинет подчинён президенту и ответственен перед ним и перед Верховным Советом) либо продумать иные подходы к решению этого вопроса (например: Кабинет министров подчиняется президенту и подконтролен Верховному Совету Союза).

3. Вряд ли имеет смысл после подписания договора заново формировать не только органы власти и управления Союза, но и суды (ст. 26). <…>

4. Не учтён и ряд замечаний, носящих хотя и редакционный характер, но существенно влияющих на содержание договора. <…>

5. Последний проект договора не учитывает также замечания, высказанные Верховным Советом СССР: о недопущении приостановления законов Союза республиками и, наоборот, о единой банковской системе и некоторые другие. <…>»[263]

Этот текст не оставляет сомнений в том, что мною недвусмысленно высказано требование о созыве союзной делегации в связи с тем, что проект договора не учитывает решение Верховного Совета СССР. Высказано, как видите, открыто. В свете обвинения в заговоре, что предполагает тайные действия, этот документ тщательно замалчивается. Ведь Прокуратура РФ делает упор как раз на то, что, «имея возможность открыто высказаться по вопросам, связанным с проектом Союзного договора, о положении в стране, они начали подготовку к захвату власти» (т. 1, л.д. 48 обвинительного заключения). Так кто же тут действует тайно – я, открыто говоривший на заседании кабинета в присутствии Горбачёва о чрезвычайной ситуации в стране, направляющий ему лично письмо о проекте договора, или Горбачёв, засекретивший свой проект, скрывающий сам факт сговора по вопросам капитуляции перед националистическо-сепаратистскими силами и готовящий сценарий нового Мюнхена? Я не хочу приводить здесь своё свидетельство о двух разговорах с Горбачёвым по телефону по поводу проекта после 10 августа 1991 года. Разговор не записывался, с моей стороны во всяком случае, а сам Горбачёв откажется, не сомневаюсь. Но ведь от документа не отопрёшься. Тем более что аналогичный документ был послан в тот же день А. Лукьянову, как председателю Верховного Совета СССР, и тот подтвердил мне лично, что его получил и с ним согласен».

Так что работа над договором продолжалась. Щербаков периодически информировал Павлова, о том, что происходит в комиссии, но полного текста до объявления об окончании работы не было. Так всё было организовано.

Геращенко В. В.: «Страна была, используя небезызвестное высказывание, “беременна необходимостью перемен”. Однако проводились эти перемены, намой взгляд, келейно, междусобойчиком и зачастую неправильно. Насколько я понимаю, может быть, в силу занятости экономическими реформами к переговорам по союзному договору не очень-то привлекался В. С. Павлов. У меня сложилось впечатление, что он был не очень-то в курсе проекта нового Союзного договора.

Заинтересовался Союзным договором и я, однако звонки к лицам, вполне ответственным, ровным счётом ничего не давали. Оказалось, что никто договора толком не видел, что он где-то там делается, а что в нём пишется, никто не знает. Ни в аппарате Совмина, ни даже в аппарате ЦК (а там был, в частности, экономический отдел). Минфин тоже не знал, ничего не могли сказать о нём и в Госплане».

Впервые текст в руки Павлову, как и к Щербакову, как было уже сказано, попал 12 августа. На документе, по которому вскоре предстояло жить всему населению бывшего СССР, стоял зловещий гриф «Совершенно секретно, без права размножения». Презрев предписание, Валентин Сергеевич решил его опубликовать, чтобы перевести борьбу из подковёрной стадии в открытую.

Он связался с главным редактором «Московских новостей» Егором Яковлевым и предложил этот материал в печать. Проект договора тут же увидел свет. Владимир Иванович посчитал решение о публикации правильным, но объективно запоздалым: газета была воскресной, правда, выходила по пятницам, но это мало что меняло, подписание договора уже было поставлено в план важнейших мероприятий на следующий вторник. Это следовало сделать самому Горбачёву и много раньше, теперь же просто времени не оставалось на какие-то действия ни «за», ни «против».

Щербаков В. И.: «Михаил Сергеевич гласность пропагандировал, но использовать этот важнейший инструмент демократии в той ситуации не решился – и напрасно. Думаю, в гласном споре население России, тем более других республик, скорее поддержало бы его в борьбе с Ельциным и “отд е ленцами” из Прибалтики, Закавказья и Молдавии».

Члены президиума Кабинета министров, ознакомившись с проектом договора, сделали к нему ряд серьёзных замечаний, и на субботу 17