«Маргарет Джонсон» уже входила в Ла-Манш, а герой по-прежнему был просто «он». Ему следовало придумать яркое, запоминающееся имя, может быть, чуточку гротескное, но, главное, такое, какое не спутаешь с другими. Рассказывая об этом в «Спутнике Хорнблауэра», Форестер делает замечание, которое хоть и не имеет прямого отношения к саге, наверняка позабавит русского читателя: «„Война и мир“, на мой вкус, почти что недотягивает до совершенства из-за того, что мне трудно узнавать героев по именам».

Форестер пишет, что имя «Горацио» пришло ему на ум первым, причем удивительным образом не из-за Нельсона, а из-за «Гамлета», но оно удачно подходило к эпохе — Нельсон был далеко не единственным Горацио в позднегеоргианское время. Вслед за именем по созвучию придумалась и фамилия (вернее, надо думать, всплыла в памяти — как мы помним, продюсера Форестера в Голливуде звали Артур Хорнблоу. Фамилия сценариста Нивена Буша, с которым Форестер работал в соавторстве, пригодилась для первого лейтенанта). К тому времени, как с палубы «Маргарет Джонсон» стал виден английский берег, роман был полностью готов — оставалось сесть и его записать.

Книга вышла в 1937 году — в английском издании она называлась «Благополучное возвращение», в американском — «Все по местам!». Так в жизнь миллионов читателей по всему миру вступил капитан Горацио Хорнблауэр, — пользуясь словами Сэнфорда Стернлихта, автора самой полной книги о жизни и творчестве Форестера, «первый вымышленный англичанин со времен Шерлока Холмса, который вышел из литературы и обрел „реальность“».

В том же 1937 году Форестер побывал в Испании. Он поехал туда в качестве корреспондента консервативной газеты и, видимо, должен был освещать события со стороны франкистов, но об этом периоде его жизни практически ничего не известно. В «Спутнике Хорнблауэра» он ограничился всего несколькими фразами: «По счастью, не надо входить в подробности того, что я там увидел. Довольно сказать, что это были крайне тяжелые дни, во время которых я не мог думать ни о чем, кроме происходящего вокруг. Все являло резкий и страшный контраст картонным драмам и наигранным страстям Голливуда; я вернулся в Англию глубоко потрясенный и морально выжатый».

Однако Испания, охваченная гражданской войной, живо воскресила в памяти события герильи 1808–1814 годов, о которых Форестер много читал, работая над «Смертью французам» и «Пушкой», вышедшими в 1932-м. Тогда испанцы не приняли Жозефа Бонапарта, которого Наполеон хотел сделать их королем, но начали партизанскую войну и при поддержке британской армии под командованием Веллингтона в конце концов победили. В определенной степени события на Пиренейском полуострове предвосхитили то, что позже произошло в России: Наполеон захватил столицы обеих стран, но не смог покорить народ. В 1937 году в Испании Форестер видел те героические черты испанского характера, из-за которого эта страна стала для Наполеона «кровоточащей язвой», видел множество аналогий между прошлым и настоящим и, разумеется, не мог не вспоминать о роли, которую сыграли в той давней войне британские армия и флот.

Тогда, в 1937 году, Форестера больше занимал флот. Оправившись от пережитых ужасов и вернувшись к нормальной жизни, он внезапно обнаружил, что у него придумалась целая череда разрозненных пока эпизодов с подвигами британского флота у побережья Испании. Он чувствовал, что из них может получиться книга. Но кто совершит эти подвиги, если не герой предыдущей книги, капитан Горацио Хорнблауэр? Даты как раз сходились — он успевал получить линейный корабль и отправиться в Испанию.

Один эпизод той войны особенно увлек Форестера. В 1808–1809 годах перед Бонапартом встала задача: как снабжать гарнизон Барселоны, практически осажденной повстанцами. По дорогам везти провиант было почти невозможно, и он отправил из Тулона эскадру под командованием адмирала Космао. Она была перехвачена британской эскадрой под командованием адмирала Мартина и уничтожена. Этот эпизод должен был стать кульминацией нового романа: французская эскадра прорывается к Барселоне, и Хорнблауэр на своем корабле преграждает ей путь и терпит героическое поражение. Форестер чувствовал, что герой не должен быть слишком удачливым: роману предстояло закончиться крахом его военной карьеры и разлукой — по крайней мере до конца войны — с Марией и Барбарой.

С радостным предвкушением писатель обнаруживал все новые и новые заманчивые перспективы будущей книги. «Надо будет ввести Марию; до сих пор она лишь упоминалась, теперь предстояло по намекам воссоздать живую личность, как палеонтолог по единственной кости восстанавливает в голове целого динозавра, — задача невероятно увлекательная в своей сложности. И Барбара — она обязательно должна появиться. Я нуждался в ней так же остро, как Хорнблауэр. И это можно было устроить довольно легко. Ничуть не удивительно, если Барбара, вернувшись в Англию, выйдет за адмирала. Точно так же не удивительно, если этот адмирал, при поддержке клана Уэлсли, получит место главнокомандующего эскадрой, которая отправится к берегам Испании. И вполне естественно, что Барбара обратит внимание мужа на таланты Хорнблауэра. Она их видела и наверняка сохранила к нему какие-то чувства, несмотря на все, что между ними произошло. Он только что вернулся из плавания, а тут как раз формируется эскадра для действий у испанского побережья — все складывалось. Я придумал телегу раньше лошади, но знал, что в романе лошадь без труда займет место впереди телеги».

Теперь, когда у романа было начало: Хорнблауэр снаряжает корабль, и финал: бой с французской эскадрой, остальные части головоломки без усилий встали на место. Это были придуманные раньше эпизоды: уничтожение конвоев, взрывы сигнальных станций, помощь испанским партизанам, расстрелы марширующих по берегу колонн, вылазки на побережье.

И тут случилась небольшая детективная история. Первую славу Форестер завоевал как автор психологических триллеров. «Возмездие в рассрочку» и «Чистое убийство» пользуются успехом до сих пор, а первый из них вошел в список девяноста девяти лучших детективов по версии «Санди таймс». После «Все по местам!» должен был выйти еще один криминальный роман; рукопись (как издатели по традиции называют машинописный экземпляр) лежала у английского и американского издателей, которые готовились вот-вот запустить ее в печать.

Когда Форестер понял, что возьмется за второй роман о Хорнблауэре, он написал издателям, что печатать эту книгу не надо, — он не хотел, чтобы между первым и вторым томом влезло что-то постороннее.

«Оглядываясь на то время, я дивлюсь собственному легкомыслию, — рассказывал Форестер позже в „Спутнике Хорнблауэра»“. — Издатели отнеслись к делу куда серьезнее. Помню длинную телеграмму из Бостона, где по пунктам излагались возражения, но она пришла, когда я уже сел писать „Линейный корабль“ и не мог вникать ни в какие практические вопросы. Я был в другом мире; как всегда в начале книги, она обещала быть несравненно лучше предыдущей — какая разница, что станется с каким-то ненужным и уже наполовину забытым романом? Вполне возможно, что экземпляры сохранились и пылятся в Бостоне и Блумсбери; со временем кто-нибудь наткнется на них и мельком удивится, что это за кипы машинописных листов. Мне все равно — пусть мои литературные душеприказчики думают, что с ними делать»[71].