в постели, надеясь преодолеть простуду, вся в поту, но теперь ощущаю страшную слабость, а писать лежа неудобно. [Платон Зубов] ухаживает за мной и так заботится, что у меня не хватает слов благодарности»{1009}.

Внуки по-прежнему оставались для Екатерины источником радости и утешения, и в сентябре 1790 года она послала Гримму два их изображения вместе с длинным описанием характера каждого ребенка. Александр оставался ее любимчиком, в нем она видела надежду на будущее. Она сообщила Гримму, что старший внук — «личность редкая по красоте, доброте и сообразительности», что он «живой и спокойный, быстрый и задумчивый» — короче, соединяет в себе «противоречивые качества, и это означает, что он исключительно любим всеми, кто его окружает; сверстники легко соглашаются с его мнением и охотно следуют за ним». Она боится за Александра лишь в одном отношении: что его слабым местом станут женщины. Она совершенно уверена: они будут «преследовать его» — но пока он не понимает, насколько красив, и те, кто занимается его воспитанием, осторожны, чтобы не сделать мальчика самонадеянным. Он, хвасталась бабушка, говорит на четырех языках, хорошо знает историю и никогда не сидит без дела; он обладает способностью с головой погружаться в любую предложенную ему деятельность, от учебы до помощи слепому человеку. Он также начинает проявлять интерес к изящным искусствам.

У Константина был более сложный характер. Он все делал «судорожно, толчками», будучи человечком блестящим, но непредсказуемым, и имел живость, «граничащую с чрезмерной». В сущности, в некоторых проявлениях он был похож на своего отца в детстве — Павел тоже не мог усидеть на месте и имел непредсказуемый нрав, — и даже на своего деда, Петра III. Тем не менее Екатерина считала, что он «сделает себе имя», и особенно радовалась его успехам в греческом языке (которому его учили в рамках подготовки «греческого проекта»). Он говорил своему брату: «Зачем ты читаешь дурацкие французские переводы? Я читаю оригиналы». Раз Екатерина похвасталась: «Увидев в моей комнате Плутарха, он заявил: «Этот и этот отрывки переведены очень плохо, я сделаю лучше и принесу тебе». Как и обещал, он принес мне несколько отрывков… которые подписал: «Переведено Константином». Константин был похож на своих предков и энтузиазмом по отношению ко всему военному, в особенности к морю. Он черпал вдохновение из героических деяний — например, капитана Сакена, который, «увидев себя окруженным турками, взорвал свой корабль».

Про внучек Екатерина могла рассказать гораздо меньше, хотя сочла их интересными, когда те вышли из младенческого возраста. В этом она походила на свою мать, которая уделяла дочери мало времени и внимания, когда та была маленькой. Александра, теперь семилетняя, развилась за последние полтора года и уже достигла совершенства в языках, музыке и танцах. Ей приходилось тяжко трудиться, чтобы отвоевать внимание Екатерины у своих братьев. «Я, если хотите, являюсь ее доминирующей страстью, — заметила как-то Екатерина. — Чтобы ублажить меня и привлечь хоть на миг мое внимание, она, я думаю, бросилась бы в огонь». Елена, или Хелен, была хрупкой и грациозной, с очень правильными чертами лица, но, по словам бабушки, «ветреной». «Благодаря веселому нраву ее любят все сестры, — писала Екатерина, — и это все, что я могу о ней сказать». Мария, особенно любимая Екатериной, когда была малышкой (Екатерина называла ее «Машутка» и «та chéretka» — моя дорогая малышка), сильно пострадала от прививки оспы в сентябре 1789 года, и в результате ее черты огрубели. «Она похожа на дракона, — заявляла ее бабушка. — Ничего не боится; все ее склонности и игры мальчишеские; не знаю, что с ней станется». А она в 1804 году вышла замуж за великого герцога Сакс-Веймар-Айзенахского, родила четверых детей и умерла в Веймаре в возрасте семидесяти трех лет.

Маленькая Екатерина была еще недостаточно осмысленной, чтобы представлять интерес для своей бабушки:

«Шестая слишком мала, чтобы что-то говорить о ней, ей всего два года; но она, похоже, вне всякого сравнения со своими братьями и сестрами в таком же возрасте. Она — крупный белый ребенок с красивыми глазами — сидит в уголке, окруженная игрушками, и болтает весь день напролет, не издавая ничего стоящего того, чтобы быть услышанным»{1010}.

Осенью 1790 года состоялись различные представления в Эрмитаже, включая постановку пьесы Екатерины «Начало правления Олега» на музыку Сарти, которая представляла собой исторические тексты, перемежающиеся одами Ломоносова, старинными русскими песнями и сценами из Еврипида. Она была показана членам императорской семьи и их гостям 22 и 25 октября. Затем, в воскресенье, 10 ноября, дали особое представление, устроенное Екатериной как сюрприз для придворных. После большого бала и ужина в Эрмитаже гостей провели к креслам, занятым французскими актерами и актрисами. Там им выдали костюмы, которые следовало надеть вместо придворной одежды — женщины получили мужские костюмы, а мужчины женские, — и состоялся маскарад. Вероятно, императрица пыталась вернуть свою юность, когда ее так радовали маскарады с переодеванием, страстно любимые Елизаветой.

Год закончился на высокой ноте, так как 29 декабря прибыл Валериан Зубов с отчетом о взятии месяцем ранее крепости Измаил. Екатерина немедленно заказала благодарственный молебен, сопровождавшийся стрельбой из пушек. Валериан привез также собственные рекомендации от Потемкина: «Валериан Александрович доказал, что достоин расположения, а я всегда хотел дать ему возможность доказать это. Будь милостива к нему и не отстраняй от службы. У него большие способности»{1011}.

Сам Потемкин рвался в Петербург, чтобы увидеть Екатерину лично (и чтобы познакомиться с Платоном Зубовым и проверить, как обстоят дела в плане его собственного влияния): «Возлюбленная матушка, я направил Валериана Александровича попросить, если на то будет твоя воля, позволить мне приехать — тогда я примчался бы ненадолго. Но я так и не получил ответа, что меня сильно расстраивает. Мне нужно самому поговорить с тобой»{1012}. А Екатерина в это же время писала Гримму, сетуя на положение дел во Франции — и, похоже, предвидя приход Наполеона Бонапарта:

«Никогда не знаешь — может, живешь среди убийц, бойни и хаоса в притоне разбойников вроде тех, что захватили правительство Франции и пытаются превратить ее в Галлию времен Цезаря. Но Цезарь победил их. Когда появится новый Цезарь? О, он придет, не сомневайтесь. Он появится…»{1013}