от задуманного поздно. Осталось собрать вещи и объясниться с Надеждой: – Объяснюсь утром, перед отъездом, чтобы не видеть её слёз лживых и лицемерных, – решил Иван, не будучи уверенным в правоте своего решения и твёрдости намерений перед женскими слезами, перед которыми, из истории известно, многие великие люди меняли планы, чем иногда губили и себя, и своих женщин.

Вернувшись домой, Иван нашел в чулане котомку, куда положил смену белья, носки, мыло, бритвенный станок и книгу историка Соловьева по Древней Руси. На этом сборы закончились, Иван вышел во двор, сел на крыльцо и наблюдал за копошащимися курами, разгребавшими пыль в поисках зёрен или козявок и червячков. – Вот и я, устав разгребать грязь прежних отношений Надежды, покидаю этот двор, чтобы пройти испытания, очиститься и, возможно, вернуться сюда с другими представлениями о жизни и отношениях с женщиной, которая останется здесь одинокой, но не по моей вине. Я терпел, сколько мог, но терпению моему пришел конец, и я отправляюсь в странствия, чтобы через лишения изменить свою жизнь.

Всё, решение принято, пусть и ошибочное, и назад дороги мне нет, – закончил Иван свои размышления, и пошёл собирать документы для отъезда.

Надежда тем временем лежала в спальне, прислушиваясь к шагам Ивана в соседней комнате и не зная, как к нему подступиться с мировой после того, как он случайно узнал об её измене.

– Пусть Иван поступает, как хочет, – решила Надя, – подумаешь, уступила разок бывшему любовнику на прощание, а Иван устроил из этого трагедию. Я же с другими ему не изменяла, и люблю его: не так, как Диму, по-другому, но все же, люблю. И что он всегда недоволен моим прошлым! Надоело слушать его упреки! Путь будет, что будет, я прощения, как советовала Бася, у него просить не буду, и тащить в постель тоже, хотя мне пока и нельзя этого делать по известной причине женского недомогания.

Вечером Иван ужинал в одиночестве: Надя из спальни вышла на минуту, прошлась в туалет, попила морсу и снова скрылась в спальне, не дав мужчине повода к примирению или объяснению.

– Не понимает она меня, не чувствует моего настроения, не пытается приспособиться к моим взглядам. За два года совместной жизни Надя не стала мне духовно близкой, чтобы и мыслить и чувствовать одинаково, как бывает между родственниками, а жена, по-моему самый близкий родственник мужчине после его матери, – размышлял Иван на кухне.

Спать Иван ушел к себе в кабинет и долго ворочался без сна, ожидая, что Надя придет, приластится к нему, оправдается, и он отбросит саму мысль об уходе в армию, на войну, но так и не дождался.

Утром Надя вышла к завтраку мрачной и неопрятной, и молча пила чай, даже и не пытаясь разговорить Ивана, который, судя по измятому лицу, тоже провёл бессонную ночь.

Закончив завтрак, Иван попросил Дашу уйти к себе домой: мол, хозяевам надо обсудить дела, а к обеду Даша может вернуться. Домработница охотно выполнила пожелания хозяина, и Иван с Надеждой остались одни.

– Послушай, Надя, что я скажу, – начал Иван свою прощальную речь перед женой.

– С приездом Баси я случайно услышал ваш разговор, из которого следует, что ты мне изменила со своим бывшим любовником и постоянно помнишь его. Это известие окончательно лишило меня насчет иллюзий в наших отношениях. Ты и раньше, неоднократно, вслух и молча давала мне поводы для ревности относительно своего прошлого, но я терпел, в надежде, что пройдёт время, и всё забудется.

Простить я, конечно, не смог бы, но забыть вполне вероятно и с твоей помощью. Но измене твоей нет ни прощения, ни забвения. Особенно оскорбительно для меня то, что мерзавец, ничтожество и полный козёл, со слов Баси, твой любовник, сохраняется в твоей памяти, мешая нам жить спокойной и счастливой жизнью.

Мало того, оказывается ты делала от него аборт, а потом продолжила жить с ним, пока он не выкинул тебя вон. Может поэтому у нас и нет детей, что мое семя не дает в тебе потомства и отвергается твоим лоном, привыкшим к семени этого мерзавца, или ты повредила себя этим абортом и не можешь больше иметь детей, но мне от этого не легче.

Женою ты мне так и не стала. Ведь жена – это не запись в церковной книге о браке. Жена, по моему мнению, которое тебя никогда не интересовало, это любовница, мать и друг в одной ипостаси, как господь един в Святой Троице: Бог-отец, Бог-сын и Святой дух.

Как любовница, ты была мне близка первые полгода наших отношений, пока я не догадался, с твоей помощью, что со мною в постели ты постоянно думаешь и мечтаешь о своем совратителе.

Материнской заботы и участия я от тебя тоже никогда не ощущал: может быть в силу твоей молодости и отсутствия опыта заботы и переживаний за своих близких, а ближе мужа у женщины могут быть только дети, которых у нас, к счастью, не завелось.

Дружеского взаимопонимания, единства мыслей, взглядов и поведения, я от тебя тоже никогда не имел и потому по всем этим ипостасям, женою ты мне никогда не была и уже никогда не станешь – слишком поздно.

Разные мы с тобою, Надя, нет ничего у нас общего: ни любви, ни чувств, ни мыслей, и потому судьбы наши тоже должны быть разными и не можем мы идти дальше по жизни вместе.

У меня в душе сейчас нет других чувств к тебе, кроме чувства печальной ненависти. Печальной, потому что не сбылись мои надежды на взаимную любовь без оглядки в прошлое, а ненависть вызывают твои воспоминания и твое нежелание или неумение понять меня и приспособиться к моим чувствам, поступкам и мыслям. Правы крестьяне, которые юных девиц, как ты, имевших мужчин до мужа, называют порченными для семейной жизни, но я не поверил народной мудрости. Я так больше жить не хочу и не могу. Нам следует расстаться.

Я не такой, как твой любовник, который использовал тебя и выбросил, как ненужную вещь, поэтому ты останешься здесь, а я уйду. Поскольку идти мне некуда, то я ухожу в армию добровольно. Уже получил предписание и сегодня, вернее, сейчас, уезжаю в Витебск, в свою часть. Говорят, что скоро начнется война, так по мне лучше быть убитым на войне, чем жить вместе с тобой и твоими проклятыми воспоминаниями.

Деньги и всё, что у нас есть, я оставляю тебе: меня в армии будут содержать на казённый счет. Дом этот