что, по крайней мере, у него есть теперь неопровержимые свидетельства пьянства в казачьем лагере, и эти свидетельства он сможет, в нужное время, пустить в ход. Среди спящих Матвей насчитал с полдюжины русских солдат или рейтар, может быть и стрельцов, которых нельзя было не выделить среди казаков по растрепанным густым шевелюрам и бородам, а также и по одежде – той самой, что носили и нижние чины их собственной роты. Конечно, никак нельзя было сейчас определить, из каких они отрядов, а знакомых лиц Матвею с Яковом не попадалось. В душе Артемнова закипал гнев, который еще больше усиливался, когда он видел казаков в рейтарских кирасах, перепоясанных банделерами, или по-хозяйски сжимающих в руках мушкеты с двуглавым орлом. Он твердо решил до восхода солнца обложить запорожский лагерь засадами, и выловить всех этих любителей казачьего общества, хорошего вина и зерни. Искоса поглядывая на Иноземцева, Матвей видел, что и Яков раздосадован таким зрелищем.

Когда Артемонов собрался уже уходить, поручик вдруг замер на месте и отстал от Матвея на пару саженей. Когда тот с вопросительным видом обернулся, то увидел, что Иноземцев стоит рядом с развалившимся на толстом стволе поваленной старой ели казачиной, который мертвой хваткой вцепился в шаровары Якова. Встретившись взглядом с капитаном, Иноземцев только растерянно пожал плечами. В это время из-за ствола стала подниматься вторая рука запорожца, в которой была зажата большая глиняная бутыль.

– Петро, ну куди ж ти? Давай ще раз вип'емо?

– А та давай! – умело подражая малороссийскому выговору, отвечал Яков.

Оба основательно приложились к бутыли, но казак не отпускал Иноземцева.

– Ох, щось ще хочеться!

Яков понимающе кивнул своему новому приятелю, и бутыль стала еще немного легче. Артемонов недовольно сдвинул брови, и стал подавать поручику всевозможные знаки, призывавшие того не задерживаться.

– Гаразд, Петро! Іди і ти спати… – усталым голосом произнес, наконец, казак.

– И пийду! Но давай же ще випьемо? – отвечал Иноземцев слегка уже заплетающимся языком. Запорожец и не думал спорить. Выпив, он одновременно разжал обе руки, и пустая глиняная бутыль покатилась в одну сторону, а захмелевший поручик стал опасно крениться в другую. Ругаясь сквозь зубы на чем свет стоит, Артемонов подбежал и подхватил товарища. Теперь ему приходилось не только пробираться среди лежащих и сидящих во всех положениях казаков, но и стараться не уронить на них с трудом державшегося на ногах Якова. Поневоле, Матвей смотрел в основном вниз, чтобы невзначай не споткнуться о чью-то ногу, но внезапно он понял, что на него уставлен чей-то пристальный взгляд, и он, подняв глаза, увидел атамана Чорного. Тот сидел на неком подобии трона, вытесанном из комеля толстой ели, с совершенно ровной спиной, и пристально смотрел на Артемонова. Черные глаза были ясными, нисколько не сонными, и как показалось Матвею – насмешливыми. Он поневоле отвел на миг глаза, а когда снова поднял их на атамана, взгляд Чорного был уже затуманен и направлен куда-то далеко за спину Матвея и Якова, замерших в ожидании.

– Оставь ее, батька, не бей! Не бей… – медленно и раздельно проговорил атаман, после чего глаза его закрылись, и он словно весь обмяк, как и полагается спящему человеку.

Постояв еще немного в оцепенении, от которого Яков, кажется, изрядно протрезвел, служивые медленно двинулись дальше. Чувствуя, что выход близок, Артемонов заволновался сильнее, понимая, что под конец сложного и опасного дела всегда, как правило, и случаются разные неприятности. Но вот, показался просвет между деревьями, хорошо видный в тумане, подсвеченном уже немного рассветными лучами. Матвей с Яковом заторопились было туда, однако на пути их стала постепенно возникать из тумана огромная фигура, куда выше человеческого роста. Про низовых часто говорили, что они знаются с дьяволом, и до сих пор Артемонов никогда не верил этим байкам, однако теперь приходилось о них вспомнить. Матвей и Яков вместе принялись крестить себя и надвигающееся чудище и читать молитвы, однако исполин неумолимо приближался, и в то мгновение, когда служивые уже готовы были броситься обратно в лагерь казаков, забыв про опасность себя выдать, из тумана проступили очертания сидящего на лошади Митрофана Наумова. Прапорщик недоуменно уставился на Артемонова с Иноземцевым, словно и сам не ожидал их появления, потом на лице его промелькнул мимолетный испуг, а затем тело его стало сотрясаться легкой дрожью, а рука, отпустив поводья, потянулась ко рту. Матвей быстро сообразил, что происходит с прапорщиком: тем уже овладевал неудержимый приступ смеха, вызванный видом испуганных сослуживцев в запорожском платье. Не теряя времени, Артемонов запрыгнул в седло позади Наумова и зажал ему рот ладонью. Оставленный без присмотра Иноземцев сильно качнулся, однако устоял на ногах.

"Боже мой!" – думал сидя в седле позади продолжавшего сотрясаться Наумова и придерживая за шиворот покачивающегося Якова Матвей, – "И ведь это – офицеры, почти готовые дворяне…". Впрочем, злился Артемонов не столько на прапорщика с поручиком, сколько на неудачу всего дела.

– Матвей Сергеич! – шептал Наумов, – Где же это Яшка так-то? Хорошо, что я с детства не пью, оборонил Господь.

– Да лучше бы ты пил, Митрошка, чем был, как ты есть – дурак дураком! – досадливо шептал в ответ Артемонов.

Большая серая кобыла Наумова выехала на опушку леса, где поднимавшееся солнце уже разгоняло туман, и делало розовым и желтым все, чего касались его лучи.

Глава 9

Явившись раньше всех в полковую съезжую, усталый и разбитый Артемонов встретил там только такого же усталого и недовольного князя Шереметьева.

– Представляешь, Матвей – пропало вчера сразу пять бочек вина столового! Ну кто, скажи мне, столько может выпить? Ох, и пьют же у нас, Матвей, ох и пьют, а все ведь жалуются, что мало! Половину дворовых перепорол, а вторую половину не стал: жалко, да и что толку – один черт вина не вернуть, в такие чудеса я, Матвей, не верю. Ерошка еще исчез, дворовый, как сквозь землю провалился. А на него, страдника, все и указывает, что он к той пропаже касательство имеет. Да уж работай, не отвлекаю. Молодец, что с утра приходишь: кто рано встает, тому Бог дает. А то распустились все с этой осадой, скоро и вовсе на службу ходить перестанут…

Матвей сочувственно кивнул, а князь, безнадежно махнув рукой, удалился к себе в горницу. Артемонов и сам вскоре заснул, а когда проснулся, то увидел одного из сержантов своей роты, явившегося сообщить ему о том, что ночью опять засыпало один из шанцев, именно тот, который копался дольше всего, и который сложнее всего