казаки. Пришли, встали лагерем, и недели с две про них только разведчики доносили, а чтобы приехать к воеводе, представиться – такого у них нет, вольные рыцари. Скажи мне, Яш, бой начнется – за кого они станут? Хорошо, коли за нас, а если против? Тогда их трое: литва, низовые и татары – а мы то, князь, одни.

Разгоряченный вином и неутешительными рассказами князя Шереметьева Черкасский метался, как барс, по низенькой горнице, проклиная всех врагов Московского царства вместе и по отдельности.

– Князь Борис Семенович! – обратился, наконец, Черкасский торжественно к Шереметеву, и, прежде, чем продолжить свою речь, опрокинул еще один кубок настойки, после чего схватился за саблю. – Нечего больше ждать, время не на нашей стороне. Вели трубить, собирать войска – поведу их сам на крепость!

– Боярин, Яков Куденетович, это уж лишнее, пожалуй… Войско не готово, да и… – Шереметьев хотел сказать, что у него в полку есть свои предводители конницы, да и прочие начальные люди, но решил не портить дружескую беседу с вспыльчивым князем.

– Ладно, ладно, – неожиданно охотно согласился Черкасский, – Утро вечера мудренее. Только мой тебе совет: не тяни с приступом. Крепость слабая, да и войско там курам на смех. А у них и мысль такая: тебя непогодой и голодом измотать.

– Так я, князь Яков, уже давно бы, да немцы мои…

– Немцы? – смуглое лицо Черкасского нехорошо покраснело, – Вот уж ты меня…

Что думал Яков Куденетович про немцев осталось пока неизвестным, поскольку в ставке полка появился еще один гость.

Через полчаса после прибытия Черкасского, во двор воеводской избы ворвалась тройка всадников, одетых совсем уж по-кавказски, в черные черкески, плащи и высокие черные сапоги. Главный из них, по-хозяйски бросив поводья одному из слуг, начал с интересом рассматривать привязанных у ограды лошадей, иногда обмениваясь гортанными фразами со своими попутчиками. Это был высокий, черноволосый человек, с торчащей вперед клином бородкой, тонкими усами и расчесанными на две стороны волнистыми волосами, которые были чем-то напомажены и слегка поднимались над головой наподобие рожек. У него был длинный горбатый нос, крупные, совершенно белые зубы, и озорной, почти разбойничий взгляд, а узкое лицо было постоянно перекошено усмешкой, иногда добродушной, а иногда – угрожающей. В своей полностью черной одежде, гость сильно напоминал черта, в том виде, как нечистого обычно изображают в церквях на фресках Страшного Суда. Дворовые и холопы князя Шереметьева пятились в сторону и тайком крестились, а бывшие во дворе ратные люди, приоткрыв рты от любопытства и удивления, наблюдали за этим диковинным посетителем. Впрочем, те из них, кто бывал на Москве, догадывались, что это – не иначе, как представитель рода Черкасских, а многие и знали князя Юрия Сенчулеевича, родственника Якова Куденетовича. Заслышав со двора необычную гортанную речь, князь Яков зачертыхался и забормотал под нос что-то вроде "Эх, Юрку, что ли, нечистая принесла, я его позже ждал", а потом обратился к князю Борису с не совсем обычной просьбой:

– Борис! Нет ли у тебя под рукой хорошей шапки боярской? Ну, или хоть обычной, московского кроя?

– Найдем. А ты…

– Давай же, не тяни!

Борис Семенович пожал плечами и приказал слуге принести шапку, которую князь Черкасский торопливо натянул на голову, свою роскошную папаху он спрятал под стол, а сам принял строгий и спокойный вид, что, после стольких осушенных кубков, далось ему не слишком легко.

– Да укъуэ аръ эзыт, Урускан? – закричал с порога вошедший Юрий Сенчулеевич, не забыв, однако, вежливо поклониться и воеводе Шереметьеву.

– А ты, никак, русскую речь забыл, братец? Да и что за Урускана ты здесь нашел?

– Прости, прости, брат, в походе совсем одичал!

– Оно и видно. Может ли государев стольник, коли не одичал, так наряжаться? Чтобы я этого, Юрий, больше не видел. И нуке… Слуг тоже переодень.

– Яков Куденетович, да что же ты на человека напустился! – вступился за князя Юрия Шереметьев, – Ну что это за гостеприимство – с порога прогонять. Разве напоить-накормить сперва не надо? Подать князю вина!

Юрий Сенчулеевич церемонно поклонился в пояс, и, когда слуга подал ему кубок, вытащил из-за спины отделанный серебром рог, перелил туда вино и, произнеся короткий, но красивый тост за здоровье хозяина дома, одним махом осушил его. Яков Куденетович коршуном посмотрел на широко улыбающегося родственника, безнадежно покачал головой и махнул рукой. Посидев немного для приличия, князь Юрий куда-то заторопился, и, после долгих и пышных извинений, выскользнул из избы, что показалось всем, знавшим его, странным – не иначе, был у него какой-то замысел, привлекавший его больше, чем застолье, которое он любил от всей души.

– Не иначе, какое-то дурно Юрка затеял – мрачно предсказал Яков Куденетович.

Глава 10

Неподалеку от чухонского поселка располагался небольшой пруд , про который мало кто знал в русском лагере, и куда полоняники князя Шереметьева, договорившись со сторожами, ходили стирать белье, а в хорошую погоду – купаться. Старые ивы и тополя нависали над прудом, нижние их ветви плескались в воде, а берега почти все заросли камышом. По зеленой глади пруда, пятнистой от солнечных лучей, лениво плавали кувшинки и пух, а стена камыша была в некоторых местах просечена тропинками, выводившими к небольшим деревянным мосткам. Охранявшие поселок служивые сначала бдительно присматривали за чухонцами, боясь побега, однако постепенно привыкли, что те всегда возвращаются во время, и в том же количестве, что и ушли, и постепенно почти перестали обращать внимание на их прогулки. В этот погожий денек две двоюродные сестры, Вельга и Рута, решили пойти искупаться. Настроение у девушек было, как и погода, прекрасным, они шли, любуясь высокими дубами и другими деревьями с пышными кронами, которые они редко видели на своей поросшей соснами родине, слушали пение птиц и стрекотание кузнечиков. День был жаркий, но тепло было приятным и расслабляющим, легкий ветерок освежал и шелестел листьями, а косые лучи солнца освещали бесчисленные нити паутины между деревьями. Вельга, высокая и стройная, почти худощавая, девушка с задумчивыми глазами, была постарше и была уже сосватана, а жених ее – большая удача для такого неспокойного времени – находился здесь же. Пока, разумеется, обстоятельства не благоприятствовали свадьбе, однако Вельга вполне могла надеяться на то, что, когда все успокоится, и жизнь войдет в спокойное русло, они с Друвисом обязательно поженятся и заживут счастливо. Сестра ее Рута была на пару лет младше, почти ребенок, невысока ростом и курноса, но отлично сложена. Рута отличалась веселым и задиристым нравом, а поскольку ее изрядно раздражало,