– Серьезного – ничего, – ответила Си-жэнь, но невольно смутилась. – Просто так, пошутили!

– На этот раз они не шутили, – возразила Бао-чай, немного подумав. – Я тебе об этом хотела рассказать, но ты слишком поспешно ушла.

Не успела она произнести эти слова, как вошла служанка и позвала Си-жэнь к Фын-цзе.

– Это как раз по тому поводу, – сказала ей Бао-чай.

Си-жэнь позвала двух служанок и в сопровождении Бао-чай вышла из ворот «двора Наслаждения розами». Фын-цзе в самом деле сообщила ей то, что собиралась сказать Бао-чай, но при этом заявила, что благодарить нужно только госпожу Ван, а к матушке Цзя идти не следует, и этим поставила Си-жэнь в неудобное положение.

Повидавшись с госпожой Ван, Си-жэнь вернулась во «двор Наслаждения розами». Бао-юй уже проснулся. Он спросил у Си-жэнь, куда она ходила, и когда та рассказала, Бао-юй не мог скрыть своей радости.

– Теперь-то тебе не уехать домой! – засмеялся он. – Когда в прошлый раз ты вернулась из дому, ты говорила, будто старший брат собирается тебя выкупить и тебе здесь жить невозможно. Все это ты делала для того, чтобы напугать меня! Посмотрим, кто теперь осмелится забрать тебя?

– Не говори глупостей, – усмехнулась Си-жэнь. – Я принадлежу не тебе, а твоей матушке, и если захочу уйти, спрашиваться буду не у тебя, а у нее!

– Пусть так, – согласился Бао-юй, – но ведь если ты будешь проситься, чтоб тебя отпустили, подумают, что я нехорош. Как ты тогда будешь себя чувствовать?

– Как? – вскричала Си-жэнь. – Неужели ты думаешь, что я способна служить низкому и дурному человеку? Я предпочитаю умереть! Пусть человек живет сто лет, но все равно ему приходит время умирать, так что лучше я покончу со всем сразу, чтобы больше ничего не видеть и не слышать!

– Хватит, хватит! – вскричал Бао-юй, зажимая ей рот рукой. – Зачем ты это говоришь?!

Си-жэнь, давно знавшая характер Бао-юя, понимала, что он не любит лести, но вместе с тем искренние, произнесенные от души слова тоже расстраивают его, и поэтому пожалела о своей неосторожности. Чтобы как-нибудь исправить свою ошибку, она начала говорить о весеннем ветре, об осенней луне, о пудре и румянах, о красоте девушек – одним словом, о том, что Бао-юй любил больше всего. При этом она забылась и снова упомянула о смерти. Но тут же спохватилась и закрыла себе рот.

Она умолкла на самом интересном месте, и Бао-юй с улыбкой сказал:

– Умирают все! Но умирать нужно достойно. А эти седовласые дураки только и знают шуметь о том, что славу великого мужа можно приобрести, лишь придерживаясь правила: «Гражданский чиновник должен умирать, отстаивая свои взгляды перед государем», а «Военный должен умирать в бою». Но они и представления не имеют о том, что лишь при глупом государе казнят сановников, которые смело отстаивают свое мнение. В каком же положении окажется государь, если все сановники станут бросаться в объятия смерти лишь ради того, чтобы прославиться? В бою можно умереть только во время войны, однако что будет с государством, если, мечтая лишь о подвигах во имя славы, все сразу захотят умереть?

– В древние времена люди умирали только в тех случаях, когда оказывались в безвыходном положении! – перебила его Си-жэнь.

– А если полководец был недостаточно проницателен и мало искусен в своем деле и понапрасну погибал из-за собственной неспособности? – возразил Бао-юй. – Неужели ты и это называешь безвыходным положением? Гражданского же чиновника тем более нельзя сравнивать с военным. Он заучит наизусть одну-две книги и начинает потом обличать всех и вся даже в том случае, если при императорском дворе нет почти никаких пороков, лезет к государю с глупыми советами, стремясь стяжать себе славу преданного и доблестного сановника; если же с ним не согласны, он начинает возмущаться и в конце концов сам навлекает на себя гибель. Неужели это тоже безвыходное положение? Таким людям следовало бы запомнить, что государь принимает власть от Неба, а оно никогда не допустит, чтобы столь высокое положение занимал человек, который не является совершенным. Поэтому ясно, что все люди, умиравшие лишь для того, чтобы снискать себе славу, не знали великого долга каждого подданного по отношению к своему государю. Но вот, например, если бы я удостоился счастья умереть на ваших глазах и из ваших слез образовалась бы огромная река, которая подхватила бы мое тело, унесла его в неведомые края, куда даже птицы не залетают, там мой прах развеял бы ветер и моя душа никогда больше не возродилась бы в человеческом теле – это означало бы, что я умер вовремя!

Си-жэнь показалось, что Бао-юй сошел с ума и начинает бредить. Она ничего не ответила и, сославшись на усталость, поспешила уйти. Вскоре Бао-юй уснул. А на следующий день он уже не вспоминал о том, что говорил накануне вечером.

Однажды Бао-юю, которому давно уже наскучило бесцельно бродить по саду, припомнилась ария из пьесы «Пионовая беседка», он дважды прочитал ее, но так и остался неудовлетворенным. Однако ему не раз приходилось слышать, что среди двенадцати девочек-актрис, живущих в «саду Душистой груши», есть некая Лин-гуань, которая чудесно исполняет роли молодых героинь и поет лучше всех своих подруг. Бао-юй решил с нею повидаться и отправился в «сад Душистой груши». Когда он вошел во двор, первыми ему повстречались Бао-гуань и Юй-гуань. Завидев Бао-юя, они с улыбками бросились ему навстречу и услужливо предложили присесть.

– Где Лин-гуань? – спросил их Бао-юй.

– В своей комнате, – ответили ему.

Бао-юй прошел в комнату и увидел Лин-гуань, она лежала на подушках и при его появлении даже не пошевелилась.

Бао-юй, с детства привыкший играть с девочками, думал, что Лин-гуань такая же, как и все, поэтому он безо всякого стеснения присел возле нее и попросил, чтобы она спела для него арию «Ивовый пух в воздухе в ясный день». Но совершенно неожиданно девочка приподнялась и отодвинулась от него.

– Не могу, охрипла, – сердито заявила она. – Недавно сама госпожа за нами присылала, а я все же петь не стала!

Лин-гуань выпрямилась и села. Только теперь, внимательно присмотревшись к ней, Бао-юй узнал, что это та самая девочка, которая недавно в саду под кустом чертила на земле иероглиф «цян» – «роза».

Бао-юй не привык к такому пренебрежению. Он смутился, покраснел и, мысленно обругав себя за робость, покинул комнату. Бао-гуань, не поняв, что произошло, бросилась к нему с расспросами. Бао-юй рассказал ей все как было.

– Это пустяки, – рассмеялась Бао-гуань. – Подождите немного, сейчас придет господин Цзя Цян – уж он-то заставит ее спеть!