class="p1">– А где он? – спросил Бао-юй, которому от слов девочки почему-то стало тоскливо на душе.

– Не знаю, – ответила Бао-гуань, – он только что вышел. Видимо, Лин-гуань опять чего-то захотелось, и он пошел доставать.

Бао-юю это показалось чрезвычайно странным. Он постоял немного, и действительно вскоре Цзя Цян явился. В руках его была клетка, в которой был устроен небольшой помост наподобие сцены, и на нем сидела птичка. Радостный и оживленный, Цзя Цян спешил к Лин-гуань, но, столкнувшись с Бао-юем, вынужден был остановиться.

– Что это за птичка? – спросил Бао-юй.

– «Яшмовый хохолок», – с улыбкой ответил Цзя Цян. – Она ученая, умеет держать в клюве флажок и выделывать разные фокусы.

– Сколько ты за нее заплатил? – поинтересовался Бао-юй.

– Один лян и восемь цяней серебра.

Цзя Цян попросил Бао-юя немного посидеть, а сам отправился в комнату Лин-гуань.

Бао-юй в одно мгновение забыл о цели своего прихода, ему во что бы то ни стало захотелось посмотреть, что будут делать Лин-гуань и Цзя Цян. Он осторожно приблизился к двери.

Цзя Цян вошел в комнату и, обращаясь к Лин-гуань, с улыбкой промолвил:

– Посмотри, какую я принес тебе игрушку!

Лин-гуань приподнялась на подушке и спросила, что там такое.

– Купил тебе птичку, – объяснил Цзя Цян, – теперь ты каждый день можешь с нею забавляться, все-таки веселее. Вот погляди, я покажу тебе, какие она умеет выделывать фокусы.

Он взял горсточку зерна и подразнил птичку. Та вскочила на помост, начала смешно кривляться и размахивать флажком. Сбежавшиеся в комнату девочки-актрисы покатывались со смеху, и только одна Лин-гуань по-прежнему оставалась хмурой и недовольной, два раза усмехнулась и вновь опустилась на подушки.

Цзя Цян растерянно улыбался и спросил, понравилась ли ей птичка.

– Мало того, что нас заперли в этой тюрьме и заставляют учиться гримасничать, ты еще притащил птицу, которая гримасничает! – вспылила Лин-гуань. – Ты принес ее, чтобы над нами поиздеваться и показать, кто мы такие. И еще спрашиваешь, понравилась ли она мне!

– Как я мог оказаться таким глупцом! – воскликнул Цзя Цян. – Я истратил на эту птицу почти два ляна серебра исключительно ради того, чтобы как-нибудь тебя развлечь, мне и в голову не пришло, что ты так истолкуешь мой поступок! Ну ладно! Я выпущу ее на волю, только не сердись!

С этими словами он выпустил птичку, а клетку сломал.

– Птица – не человек, но и у нее есть свое родное гнездышко, – разве можно из птицы делать глупое развлечение? Сегодня я опять кашляла кровью, и госпожа велела, чтоб ты позвал доктора и расспросил, что делать дальше, а ты пропал. И куда? Бегал за этой ерундой, чтобы надо мной же посмеяться! Никому я здесь не нужна, никто обо мне не заботится! Я даже рада, что заболела!

– Ведь я недавно советовался с доктором! – оправдывался Цзя Цян. – Он сказал, что ничего серьезного у тебя нет, нужно раза два принять лекарство, и все пройдет. Кто же мог предполагать, что у тебя снова начнется кашель кровью? Я сейчас же сбегаю и позову доктора!

Цзя Цян бросился к двери.

– Постой, постой! – окликнула его Лин-гуань. – Если ты разгоряченный будешь бегать по такой жаре и с тобой что-нибудь случится, тогда и мне не нужен будет доктор!

Цзя Цян остановился.

Бао-юй, до сих пор молча наблюдавший за происходящим, был ошеломлен – только теперь ему стал понятен смысл иероглифа «цян» – «роза», который Лин-гуань чертила на песке. Он почувствовал, что больше не может оставаться здесь, и бросился прочь.

Занятый всецело Лин-гуань, Цзя Цян не заметил ухода Бао-юя, но девочки проводили его.

Охваченный размышлениями и терзаемый сомнениями, Бао-юй возвратился во «двор Наслаждения розами», где увидел Дай-юй, которая о чем-то беседовала с Си-жэнь.

– Все, что я говорил тебе вчера вечером, было вздором, – едва переступив порог, сказал он Си-жэнь. – Неудивительно, что отец считает меня дураком и тупицей! И самое нелепое – это мое желание утонуть в ваших слезах! Сейчас я вижу, что ваши слезы принадлежат не мне, а вам самим, так что плачьте о ком хотите!

Си-жэнь восприняла весь вчерашний разговор как шутку и уже успела позабыть о нем. И теперь, когда Бао-юй так неожиданно о нем напомнил, она рассмеялась.

– Да ты и в самом деле сошел с ума!

Бао-юй промолчал. Только сейчас ему стало ясно, что каждого человека заботит своя судьба, и поэтому отныне он все время сокрушенно вздыхал и думал:

«Кто же окропит слезами мою могилу?»

А теперь расскажем о том, как Дай-юй, увидев Бао-юя в таком настроении, решила, что он снова попал под какое-то наваждение, и не стала его ни о чем расспрашивать.

– Я только что была у твоей матушки и узнала, что завтра день рождения тетушки Сюэ, – сказала она как ни в чем не бывало. – Мне велели спросить, пойдешь ли ты к ней в гости. Если пойдешь, предупреди матушку!

– Я не ходил даже на день рождения старшего господина Цзя Шэ, зачем же я пойду туда? – возразил Бао-юй. – Что будет, если меня кто-нибудь увидит? Да и в такую жару надевать выходной костюм? Нет, ни за что не пойду! Думаю, тетушка на меня не рассердится.

– Что ты говоришь? – вскричала Си-жэнь. – Тетушку нельзя сравнивать со старшим господином – она и живет от нас недалеко, и по родству тебе ближе. Ведь если ты не поздравишь ее, это произведет на нее нехорошее впечатление. Если ты так боишься жары, встань пораньше, пойди поздравь ее, выпей там чаю и возвращайся домой! Мне кажется, это лучше, чем совсем не пойти.

– Да, да! – со смехом воскликнула Дай-юй, не давая Бао-юю даже раскрыть рот. – Тебе непременно надо навестить сестру Бао-чай, хотя бы за то, что она отгоняла от тебя комаров.

– Каких комаров? – спросил изумленный Бао-юй.

Си-жэнь рассказала ему, как он вчера днем уснул, а возле него никого не было, и она попросила барышню Бао-чай немного побыть с ним.

– Не нужно было так делать! – укоризненно покачал головой Бао-юй. – Зачем из-за меня ее так оскорбили? Завтра же непременно пойду к ней.

В то время, когда происходил этот разговор, появилась Сян-юнь и объявила, что пришла прощаться, так как из дому за ней прислали. Бао-юй и Дай-юй вскочили и предложили ей сесть, но она отказалась, и им обоим не оставалось ничего иного, как проводить ее. На глаза Сян-юнь готовы были навернуться слезы, но при людях она не осмеливалась плакать и жаловаться на свою горькую судьбу.

Вскоре подоспела Бао-чай. При виде ее Сян-юнь стало еще тяжелее, и она