— Тебе, значит, номер коммуникатора… Ты, значит, не знаешь номер коммуникатора этого парня, — Корто схватил маленькую металлическую коробочку и бешено защелкал кнопками.

— Корто, что с тобой? Ты ищешь в моем коммуникаторе. Там — его точно нет.

— Нет? Нееет??? У тебя в коммуникаторе?

Вероник в ужасе следила за трясущимися пальцами Корто. Муж, совершенно очевидно, сошел с ума от переживаний. Зачем я все это затеяла? Эти слезы, эти дурацкие подозрения, этот разговор…

Она едва успела уклониться, иначе коммуникатор попал бы ей в лицо. А так он просто треснулся об стенку и с жалобным писком свалился на пол.

— Я пошел обедать, — сообщил Корто как ни в чем не бывало. Проследив, как захлопнулась за ним дверь кухни, Вероник нагнулась и осторожно подняла с пола приборчик. На темном экране белели крупные цифры. И имя «этого парня». Номер можно было не искать. Его Вероник Хетчлинг, Гетман, Такуда Садо, генерал Джерада и все остальные члены Звездного совета помнили наизусть. Потому что от того, насколько быстро удастся дозвониться, иногда зависели их жизни. Вероник Хетчлинг чертыхнулась и швырнула коммуникатор в другую стену.

Лала Оксенен

— Гарка, мне нужна твоя помощь.

— Лала? — экран остается темным. Только знакомый чуть хрипловатый голос за несколько пространственных переходов.

— Включи видеоканал, пожалуйста.

— Извини, нет.

— Хорошо, будем говорить так. Я знаю, у тебя уникальная лаборатория. Можешь выполнить один заказ для меня? Только быстро.

— Говори.

— Нужны средства, которыми пользуются при альцедо дары Аккалабата: обезболивающие, антисептики и другие. Я не могу попросить на Аккалабате — это было бы небезопасно для того, кому они требуются. И нужно срочно.

— О!

— Гарка?

— Дар Аккалабата, значит. Это круто. Аристократично даже, я бы сказал.

— Сделаешь?

— Я попробую. Посылай корабль.

— Я переведу деньги…

— Не надо. Мне приятно сделать что-то нужное для тебя.

Пауза. Лала смотрит в темноту экрана. Нерешительно говорит:

— Конец связи?

Пауза.

Хрипловатый голос из темноты.

— Подожди немного. Я соскучился.

— Включи видеоканал, — просит Лала.

— Нет. Это слишком. Просто не отключайся пока, хорошо? Я соскучился. Два темных экрана на двух концах Галактики.

— Так я посылаю корабль?

— Да. Не гарантирую, но я попытаюсь.

— Спасибо.

Пауза.

— Это для тебя, Лала. Не для него.

— Я поняла. Конец связи.

— Подож…

Прости, милый. Я тоже очень соскучилась.

* * *

Лала сердито смотрит на отца:

— Кто-то должен его проводить!

— Однозначно не ты и не я.

— Почему не я?

— Лала, я тысячу раз говорил. У тебя слишком характерная внешность. Стоит тебе выйти из корабля, любая собака… хм, на Аккалабате нет собак… любая дворцовая мышь признает в тебе кровь Дар-Эсилей. Ты проживешь после этого две минуты. И, пожалуйста, не надо искать повод.

— Кто тогда? — Лала досадливо закусила губу: отец, как обычно, видит ее насквозь. Кори, действительно, еще нуждается в присмотре, но ее настойчивость имеет и другую причину.

* * *

Лала хорошо помнила тот день, как будто это было вчера. Она, шестнадцатилетняя, с растрепанными волосами и опухшими от слез глазами, стоит перед матерью и повторяет отчаянно:

— Да почему же нет? Почему? Почему?..

Мама одним глотком выпивает из стаканчика какую-то сильно пахнущую эфирными маслами жидкость, жалобно смотрит на папу — тот отворачивается, сипит себе под нос:

— Регда, мы же решили. Девочка не должна больше мучиться. Или ты хочешь, чтобы она считала нас бездушными монстрами, разрушившими ее жизнь?

— А кто вы еще? — выкрикивает Лала. — Вы и есть монстры! Бездушные! Я хочу за него замуж! Я люблю его! Я детей от него хочу! — и замирает от неожиданно жесткого окрика отца:

— Да не может у вас быть детей!

Сколько она себя помнила, он впервые повысил на нее голос. Мама могла раскричаться, даже шлепала ее в детстве по попе, но отец… И эта ложь его, шитая белыми нитками…

— Может! — торжествующе кричит Лала. — Все вы врете, врете, врете! Я смотрела в классификаторе. У когнатян и верийцев генная совместимость.

И каменеет под тяжелым взглядом отца, неожиданно успокоившегося и ровным, почти безжизненным тоном зачитывающего ей то, что позднее она воспринимала никак иначе, чем приговор:

— У когнатян и верийцев — да. Но не у верийцев и аккалабов. Твой биологический отец не я, а дар Аккалабата.

Выглядит отец при этом таким жалким и старым, что Лала, хотя у нее сердце падает куда-то вниз, как с высокой башни, забывает про себя в это мгновение и спрашивает:

— А ты? Ты? Как же ты?

— А я всегда любил твою маму. С первого класса. И когда ты должна была появиться на свет, тогда Регда согласилась выйти за меня замуж. Ты и моя дочка тоже, моя любимая девочка. Но кровь твоя — наполовину аккалабатская, а значит… Регда, покажи ей.

Регда, словно очнувшись, протягивает дочери небольшую распечатку из той части классификатора разумных рас, где приводятся данные по генетической совместимости представителей разных планет. В верхней половине сложной многоярусной матрицы, где сосредоточены антропоморфные цивилизации, совсем немного обжигающе-красных клеточек, обозначающих полный запрет — несовместимость геномов. Одна из них располагается на перекрестке столбика «Дары Аккалабата» и строки «Верийцы».

Лала проводит пальцем сначала по строчке, потом по столбику. Резко выхватывает у матери из рук протянутую ей фотографию высокого светловолосого мужчины в серебристом облачении, смотрящего в камеру с таким видом, будто ему принадлежит если не вся Вселенная, то уж по крайней мере ее половина, и рвет на кусочки. Регда вскрикивает. Отец, перегнувшись через стол, пытается поймать Лалу за руку, но она вырывается — с мстительным удовольствием бросает обрывки фотографии на пол и топчет ногами: «Вот тебе! Вот тебе! Вот вам всем! Ненавижу!» — до тех пор, пока отец не обхватывает ее сзади, а мама не вливает в рот несколько капель того же успокоительного, которое сама пила в самом начале. Лала инстинктивно проглатывает горькое снадобье, и ей становится легче. Она присаживается на краешек стола и отрешенно смотрит, как мама, ползая по полу, пытается собрать клочки фотографии. Отец тихо говорит за спиной:

— Зря ты так, дочка. Это не цифровая. И у нее одна. Была. Она так хотела тебе его показать. Не надо было сейчас. Можно склеить, наверное…