или передать в руки инквизиции. Ведь она была мавританкой! В каком преступлении обвинят мусульманку, которая притворилась христианкой в католическом храме? Ересь, профанация, богохульство. «Все обойдется», – повторял про себя Уго. Однако россыпь возможных обвинений, грозящих костром или виселицей, затуманила его разум до такой степени, что он едва не пропустил Катерину, шедшую за рядами солдат, которые охраняли процессию. Уго осмелился лишь мотнуть подбородком, показывая назад. Катерина даже не моргнула. Уго не сразу заметил, что лицо ее гораздо бледнее обычного. Он замедлил шаг, затем остановился, из-за чего гости, идущие позади, сбились в кучу. Кто-то бесцеремонно его толкнул. Через пару шагов он выскользнул из ряда знатных гостей и прошмыгнул между солдатами; расталкивая зевак локтями, Уго протиснулся к Катерине. Ему достаточно было лишь проследить за ее взглядом, дальнейших вопросов не требовалось: около главного алтаря и освещенной тысячей свечей Девы у Моря Рехина гневно жестикулировала перед парой священников и показывала на Барчу вытянутой рукой, такой напряженной, словно еврейка сама хотела дотянуться до мавританки, зажатой между толпой зевак и солдатами.

Уго почувствовал, что Катерина, схватившись за его плечо, скользит вниз. Он подхватил женщину раньше, чем она коснулась пола, потом легонько встряхнул, чтобы кровь вновь прилила к лицу.

– Ты хочешь испортить свадьбу своей дочери? – закричал Герао.

Уго хотел было ответить, но не успел винодел открыть рот, как Герао уже принялся отдавать приказы рабам, слугам, музыкантам и официантам. Они находились во дворе особняка Берната на улице Маркет, где, казалось, в одночасье собрались всевозможные беды, которые могли помешать грандиозному пиршеству, приготовленному на верхнем этаже.

– Герао… Герао!

Мажордом яростно сбросил с плеча руку винодела и продолжил отдавать распоряжения. Тем не менее вскоре он снова повернулся к Уго.

– Я боюсь даже представить, – сказал Герао, – что могло бы случиться, если бы адмирал узнал, что сегодня его жену потревожила старая вольноотпущенница, да еще и мусульманка!

– Она моя дочь.

– Она теперь жена адмирала, а не твоя дочь.

– Чьей бы женой ни была Мерсе, она любит эту старуху.

– Но она же мавританка, Уго! Вольноотпущенница, которая, по твоим же словам, даже не удосужилась принять христианство. Мавританка, позволившая себе оскорбить Деву у Моря, войдя в Ее храм с крестом на груди. Или я не прав?

Уго кивнул, вспомнив, как священники, науськанные Рехиной, сквозь толпу побежали к Барче. Солдаты задержали ее, ведь она стояла рядом, им нужно было только развернуться, чтобы выполнить приказ.

– Да, но…

Уго осекся. Герао снова погрузился в дела торжества. Его окружило несколько человек, один из них докладывал о вине. «А ведь я даже вино сюда не поставил», – вздохнул Уго.

Таща за собой Катерину, Уго последовал за священниками и солдатами, которые выталкивали мавританку прочь. Среди них была и Рехина; Барча оскорбляла ее по-каталански… и по-арабски, пока они не вошли в епископский дворец. Уго и Катерину внутрь не пустили – и они остались стоять под дверьми вместе с толпой любопытствующих.

– Я хочу тебя кое о чем предупредить, – освободившись, сказал Герао. Выражение его лица было очень серьезным. – Если адмирал узнает, что мусульманка осквернила церковь Святой Марии у Моря, то лучше держаться от него подальше.

– Барча не оскверняла храм… – не согласился Уго.

– А как еще это назвать? Если мавританка тайком пробирается в церковь, да еще и с крестом на груди? Насколько ты уверен в ее намерениях? – Уго хотел ответить, но Герао резко его одернул: – Ты мог бы поклясться, что она почитала святое место, что в глубине души не оскорбляла Богоматерь, христиан или нашу веру? Что крест на груди не был насмешкой? Ведь речь идет о свадьбе адмирала… с твоей дочерью! Как ты думаешь, что скажет его светлость, узнав о присутствии этой женщины? Ты знаешь, сколько раз он рисковал жизнью, сражаясь с неверными?

Уго не нашелся что ответить и опустил глаза.

– Это была его свадьба! – повторил человечек, прежде чем слуги снова осадили его с вопросами и требованиями.

– Барча просто хотела порадоваться за девочку, посмотреть на нее в самый счастливый день ее жизни… – сказал Уго.

– Эта девочка – жена графа де Наварклес, адмирала каталонского флота. Никакая неверная не должна радоваться, глядя на нее. Уго, ты, кажется, не понял характер адмирала. Я же говорил: он неплохой человек, но столь же нетерпим и жесток, как если бы до сих пор сражался в море с еретиками, последователями пророка – такими, как твоя мавританка. Если ему что-то угрожает или не нравится, он, не думая, отвечает насилием. Так он выиграл много сражений. И именно так защищает то, что любит: свой корабль, свою команду, а теперь и свою жену. Лучше не зли его, Уго. Не говори, что еретичка запятнала церковь и свадебную церемонию своим присутствием.

– Иначе он меня убьет? – спросил Уго, направляясь к лестнице, ведущей наверх.

– Все может быть, – ответил мажордом, и его тотчас вновь окружила прислуга.

Уго кое-как выдавил улыбку, когда проходил мимо стола, где сидели Бернат и Мерсе вместе с дворянами, городскими советниками и даже епископом… Епископом! Уго встретился взглядом с Бернатом. Нет. Он не мог беспокоить его сейчас. Винодела не волновала ни реакция адмирала, ни то, что Бернат может его убить, – он просто не хотел портить дочери праздник. Он верил, что еще будет время все уладить с Барчей. Уго уже направлялся к другому столу, следуя за пажом, как вдруг Мерсе помахала ему рукой. Отец улыбнулся ей, на сей раз вполне искренне. Мерсе выдохнула, словно была ошеломлена торжеством, улыбнулась в ответ и послала отцу несколько воздушных поцелуев. Уго сел на свое место и выпил. Много. Он сидел среди богатых купцов и знатных людей Барселоны, которые не обращали на него никакого внимания, и наслаждался вином. Поначалу оно казалось ему изысканным, но с каждой чашей становилось все более пресным.

24

Со дня свадьбы прошло несколько месяцев. Из всего, что происходило во время торжества, Уго мог вспомнить только свое пробуждение в погребе дворца. Рядом с ним сидела Катерина: Мерсе попросила ее позаботиться о подвыпившем родителе. Шок от казни Елены смешался с горечью из-за заточения Барчи, пока первая беда не растворилась в следующей. Как и предсказывал Герао, Бернат проклял мусульманку, осмелившуюся войти в церковь Святой Марии у Моря в день его свадьбы. Мерсе не раз просила за мавританку – и именно тогда впервые столкнулась с другой стороной корсарского нрава. «Эту церковь построил мой отец!» – прогремел Бернат и поклялся, что разорвет на куски любого еретика, который появится на