а потом кончил на одежду. Катерина помогла ему пальцами. Уго выдохнул и засмеялся. Катерина засмеялась в ответ.

– Теперь посмотрим, сможешь ли ты это сделать как полагается… – предложила Катерина.

– Только после того, как ты исполнишь свое обещание и нальешь мне вина! – раздался голос с улицы.

Уго и Катерина взглянули на дверь. Та женщина не могла их слышать…

– Да окно же открыто! – показала Катерина.

– Быть не может!

Катерина остановила гневный крик Уго, приложив пальцы к его губам.

– Пора работать, – прошептала русская, когда он снова на нее залез, – если ей понравится вино, может, она купит побольше.

– Но…

– В следующий раз не будь таким нетерпеливым и делай все как надо, – шутливо упрекнула любимого Катерина и оттолкнула его, упираясь руками ему в грудь.

1416 год стал важным как для всей Каталонии, так и для Уго и его семьи. Первое значительное событие произошло в январе, когда король Фердинанд Антекерский, встретившись в Перпиньяне с императором Священной Римской империи Сигизмундом Первым, отказал в повиновении папе Бенедикту Тринадцатому – причем устами брата Висенте Феррера. Во время своей проповеди на День Богоявления священнослужитель объявил о том, что испанские королевства более не подчиняются арагонскому понтифику.

Напрасно папа требовал благодарности от Фердинанда, которому четырьмя годами ранее он доставил власть над Барселоной и Арагоном. Поговаривали, что Бенедикт сказал Фердинанду: «Я тебя сделал королем, а ты меня гонишь в пустыню».

Христианская Европа долгое время находилась в схизме. Одновременно сосуществовали трое пап: Иоанн Двадцать Третий, Григорий Двенадцатый и Бенедикт Тринадцатый. В конце 1413 года император Сигизмунд Первый и пизанский папа Иоанн Двадцать Третий созвали новый Собор в Констанце, чтобы покончить с расколом и выбрать единого понтифика для всех христианских государств. В мае 1415 года папа Иоанн Двадцать Третий был низложен и заключен в тюрьму решением Вселенского собора, который был признан высшим религиозным органом власти. В июле того же года второй папа-схизматик, римлянин Григорий Двенадцатый, добровольно отрекся от престола, но перед этим ратифицировал проведение Собора, тем самым придав ему необходимую легитимность. После этого отречения папой-схизматиком остался только арагонец Бенедикт Тринадцатый. Король Фердинанд Антекерский совместно с братом Висенте Феррером потребовали его отречения в конце 1414 года. Бенедикт отказался, и потому встреча, проходившая в валенсийской Морелье, была перенесена в Перпиньян, куда пригласили императора Сигизмунда и где Бенедикт заявил, что остается единственным законным папой, в особенности после отречения других понтификов, и не собирается расставаться с тиарой святого Петра. Впрочем, от него отвернулся даже собственный духовник – брат Висенте Феррер. Арагонцу остались верны только Шотландия и графство Арманьяк.

Король Фердинанд, отправившийся в Перпиньян морем, уже страдая от болей и лихорадки, вызванных каменной болезнью – недугом, который приковал его к постели почти на все время конференции в Перпиньяне, решил вернуться обратно по суше и прибыл в Барселону 27 февраля 1416 года. Там его встретил Бернат, причаливший в порт со своими галерами незадолго до прибытия короля.

Фердинанд не задержался в Барселоне, но его пребывание в городе ознаменовалось казусом, серьезно взволновавшим горожан. Королевский мажордом отправился закупить мясо на площадь Блат и попытался уклониться от налога, взимаемого с каждой покупки, утверждая, что покупает для короля и его семьи, а они не должны платить налоги.

Мясник с ним не согласился – и при поддержке других торговцев и покупателей этот спор перерос в настоящие беспорядки и привел к закрытию многих лавок в знак протеста. Горожане призвали советников напомнить монарху, что следует соблюдать законы и привилегии, которые он поклялся уважать. Совет Ста был согласен с этой позицией и отправил к монарху члена совета Жоана Фивальера, чтобы он, пускай даже и под угрозой смерти, потребовал от короля уплаты налогов.

– Вы поклялись сохранять наши привилегии, – заявил Фивальер. – Мы признали вас королем при условии, – среди прочего говорил делегат, – что налоги будут находиться в ведении государства, а не короля. Вы должны понять, что мы отдадим жизнь за нашу свободу, – нет более славной и честной смерти, чем гибель за свободу, доброе имя и величие своей страны.

Фивальер привел еще множество аргументов, однако ни один из них не убедил монарха. «Нет большей нелепицы, чем заставлять короля служить простым гражданам!» – сокрушался Фердинанд, советуясь с придворными. Однако монарх все же прислушался к их мнению – и подчинился требованиям города. «Это не ваша победа», – сказал в заключение монарх, несмотря на то что уступил Фивальеру.

На следующий день король на паланкине покинул Барселону, не уведомив о том жителей города. Это произошло 9 марта 1416 года, а всего через три недели, 2 апреля, в возрасте тридцати шести лет, Фердинанд Антекерский умер в городе Игуалада, куда добирался четыре дня, поскольку каменная болезнь у него так обострилась, что он не мог помочиться целыми сутками. Именно по этой причине Бернат, прибывший в этот маленький городок, как и множество иных дворян, придворных, монахов, как каталонцев, так и кастильцев, не смог присутствовать при рождении своего первенца, появившегося на свет в конце марта 1416 года. Молодая повитуха, сидевшая между ног Мерсе, приняла из ее лона здорового и сильного мальчика с большой родинкой над правым глазом. По указанию адмирала младенца крестили в церкви Святой Марии у Моря под именем Арнау. О Рехине не было ни слуху ни духу. Прежде чем отправиться в Перпиньян вместе с королем, Бернат ясно дал понять: он не хочет, чтобы эта гарпия приближалась к его дворцу, особенно если его жена беременна, на что адмирал уповал. «Она не твоя мать и никогда ею не была, – бросил он во время спора с Мерсе. – Если она появится здесь, заприте ее до моего возвращения», – приказал он Герао.

Маленького Арнау крестили в той же купели, где Мерсе приняла первое таинство, – в мраморном саркофаге святой Эулалии. Отец Пау, солгавший Уго о судьбе Арсенды – винодел больше никогда о ней не слышал, – уже почил, его место заняли другие священники. Уго вспомнил, что укрывался в этом саркофаге в ту самую ночь, когда отдал Деве Марии деньги, которые Бернат прислал ему после нападения на корабль Рожера Пуча. Тогда ему показалось, что Дева его простила, ибо он увидел, как когда-то мисер Арнау, Ее улыбку. И если Катерина не могла отвести глаз от новорожденного со сморщенным личиком, который, сжав кулачки, верещал во все горло, то Уго не обращал внимания на церемонию. Он молился Богоматери. Но не за маленького Арнау – за него уже молились все здешние священники. Он просил за мавританку. В какой-то момент винодел усмехнулся при мысли, что в юности