вблизи оказываются выщербленными и исцарапанными так, что напоминают поверхность денудационной равнины или эродированный ландшафт). Затем, если все же удастся обнаружить один сравнительно гладкий участок, даже он окажется таким же, ибо при ближнем рассмотрении всегда будет шероховатым, и так все дальше, все глубже, без остановки, без конца. Точно так же, если подняться очень высоко, приняв вид орла или сокола, и затем посмотреть вниз на землю, то хотя мы и знаем, что ее поверхность шероховата, для нашего взгляда она предстанет гладкой. Так что же такое размер, когда мы знаем, что если изменить перспективу, то объекты сравнения, по которым мы можем судить о подобной вещи, окажутся не постоянными, но, напротив, вовсе ненадежными?

О том же предмете, продолжение – с рассуждением о внутреннем пространстве

Итак, холст одновременно так же велик, как весь мир и все, что в нем есть, и так же мал, как наималейшая вещь, рассматриваемая вблизи. Если будет высказано возражение, что холстовик не может быть размером с человека, поскольку он создан из оставленных невозможными зазоров в холсте, а размер самого холста равен всему существующему, то здесь есть непонимание того, что означает для чего-либо обладать размером, пересекающим различные сферы и даже проходящим внутри них. Холстовик есть тот, кто он есть, и если это согласно с его волей – быть явленным в вещественной сфере в том или ином размере, пускай даже и в смерти, – значит, это то, что должно быть, и никто не должен этого отрицать, что бы ни говорил ему его разум. Однако, если мы желаем сохранить здравый смысл, при всем том, что мы знаем о холсте, каким образом возможно, чтобы нечто, имея размер человека, содержало в себе все взаимосвязи между мириадами вещей во всех сферах? Это возможно, поскольку размер неограничен в обоих направлениях – наружу и вовнутрь, подобно направлениям вверх и вниз, и подобно им продолжается бесконечно, и даже если нечто кажется ограниченным в том смысле, что имеет предел в движении наружу, оно вечно продолжается вовнутрь, не заканчиваясь никогда. В этом внутреннем пространстве имеется место для всего существующего; и лишь потому, что человек видит глазами, а те не способны воспринимать во внутреннем направлении с той же полнотой, с какой воспринимают вовне, мы не способны понять этого интуитивно и нуждаемся в дополнительных рассуждениях наподобие тех, что были изложены выше.

О плотности предметов и ее соотношении с холстом

Но что, если, как утверждают иные, предмет состоит главным образом из пустоты? Кусок ткани сплетен из тонких нитей пряжи, между которыми, если поглядеть в увеличительное стекло, имеются зазоры, где нет ничего; но еще больше это относится к таким явлениям, как призраки, а ведь можно наблюдать, как призраки проходят через другие предметы, не встречая препятствий. Воистину, если некто возложит руку на призрак, она пройдет насквозь; так, значит, для нее должно иметься пространство, в которое она входит, доказывая, что призрак вовсе не является плотным? Кое-кто скажет, что, поскольку призрак принадлежит к невещественной сфере, ему и не следует иметь вещественного воплощения. Другие, однако, могут возразить, что у призрака вполне достаточно воплощенности в вещественной сфере, чтобы нарушать течение света, направляя его в глаз наблюдателя, где он создает визуальное впечатление умершего. Следовательно, призрак должен иметь некоторую вещественную плотность, достаточную, по крайней мере, для того, чтобы взаимодействовать со светом. И даже если это лишь совсем малое количество, разве не превращает оно абсолютную плотность возможного внутри холста в фикцию? И разве такая фикция не ставит под сомнение и то, что холстовик занимает место невозможного, как если бы ванна, о которой шла речь выше, состояла не из железа, но из губки, позволяя воде вытекать наружу, а вместе с ней и холстовику, так что его форма растворяется в обобщенности, не сохраняя никакого своеобразия? Это не так, утверждают другие, ибо различия между путями объектов, которые возможны и были явлены, и объектов, которые возможны и не были явлены, исчезающе малы; и в любом случае эти пути накладываются друг на друга, так что движение даже призрака и всех возможных призраков в определенном объеме пространства, при удалении оттуда времени, приведет к абсолютной плотности, ибо вероятный путь предмета может варьироваться на долю толщины волоса в любом направлении, каковых имеется огромное количество. Таким образом, не должно оставаться сомнений в том, что холст является твердым, исключая лишь те объемы, в которые не может проникнуть ни один возможный объект. Здесь-то и пребывает холстовик, делая невозможное возможным.

Об Искре

Энергия Искры является твердой формой света и образует нервы холстовика. Из чего следует, что холстовик способен одновременно знать нечто и освещать бытие знаемого так же, как светильник освещает внутренности темной комнаты или прохода. Энергия Искры стремится показать освещаемую вещь в том образе, в каком ее бытие явлено пониманию холстовика, то есть ближайшем к совершенству, поскольку он есть Бог и по определению являет собой совершенство во всех вещах благодаря своему полному согласию с холстом.

О том же предмете, продолжение

Свет принадлежит к вещественной сфере, но, в отличие от всех других вещей, не является твердым и не движется. Его невозможно собрать в бутыль, запечатать пробкой и убрать на полку; невозможно также обогнать свет, ни каким-либо образом измерить его скорость. Он может быть заслонен каким-либо препятствием или отражен зеркалом, но в остальных отношениях не подвержен влияниям. Если некто будет освещен свечой, находящейся в одном конце длинного коридора, и человек, зажегший свечу, и человек, глядящий на свет, оба отметят на часах время, когда свеча была зажжена и ее свет замечен, то как бы длинен ни был коридор и сколь бы ни были точны их часы, отметки всегда окажутся одинаковыми. Таким образом, можно сказать, что свет не движется, но возникает одновременно во всех местах, возможных для его появления с учетом местонахождения его источника, если он не будет ничем заслонен.

О свете в холсте

Итак, в холсте, где все вещи явлены безвременно и во всех возможных местах, свет собирается наподобие золотой жилы в каменной породе, проходя ее насквозь, и такие жилы составляют нервы холстовика, поскольку твердый свет невозможен, а невозможное является условием существования холстовика. Этот твердый свет, при его проявлении в вещественной сфере, некоторые стали называть Искрой. Такое имя он получил благодаря тому, что обыкновенно действует лишь в малых масштабах и короткое время, подобно искре от железных опилок, попавших в пламя (в противоположность всепроникающему свету солнца).

О