Однако именно эти два аспекта наиболее существенны для нашего исследования и требуют более пристального внимания. Во-первых, вьетнамский конфликт послужил полезным и отрезвляющим напоминанием о том, что подавляющее превосходство в вооружении и экономических показателях не всегда автоматически приводит к военной эффективности. Это не умаляет лейтмотива настоящей книги, доказывающей важность экономики и технологий в масштабных, длительных (и обычно коалиционных) войнах между великими державами, когда каждая из сторон одинаково решительно настроена на победу. С экономической точки зрения США были в пятьдесят — сто раз продуктивнее Северного Вьетнама; в военном отношении они могли (а некоторые «ястребы» к этому даже призывали) Разбомбить противника так, чтобы отбросить его в каменный век, а ядерное оружие способно было уничтожить и всю Юго-Восточную Азию. Однако в войне такого рода эти преимущества невозможно было реализовать. Страх перед общественным мнением и негативной международной реакцией исключал применение ядерного оружия против врага, не представлявшего угрозы для существования самих Соединенных Штатов. Обеспокоенность протестами американского народа против кровопролитного конфликта, легитимность и необходимость которого вызывали всё большие сомнения, также сужала возможности использования традиционных методов ведения войны; ограничения накладывались и на бомбардировки; тропу Хо Ши Мина через нейтральный Лаос не удавалось взять под контроль; русские суда продолжали доставлять оружие в порт Хайфон. Недопустимо было спровоцировать вступление в войну двух крупнейших коммунистических стран. Это означало, что бои фактически представляли собой череду мелких столкновений в джунглях и рисовых полях, то есть на местности, которая сводила на нет преимущества американцев в огневой мощи и мобильности (зависевшей от вертолетов), требуя вместо них навыков действий в тропических лесах и слаженности подразделений, в чем вьетконговцы преуспели намного лучше, чем быстро сменявшие друг друга американские призывники. Хотя Джонсон продолжил линию Кеннеди и отправлял во Вьетнам все больше и больше солдат (до 542 тыс. человек в 1969 году), генерал Уэстморленд все равно считал это недостаточным; правительство, упорно рассматривавшее эту войну как ограниченный конфликт, отказывалось мобилизовать резервы или переводить экономику на военные рельсы{919}.

Трудности ведения войны в невыгодных для США условиях, не позволявших им в полной мере воспользоваться своей военной мощью, свидетельствовали о более крупной политической проблеме — о несоответствии средств и целей (как это мог бы сформулировать Карл фон Клаузевиц). Северные вьетнамцы и вьетконговцы боролись за то, во что искренне верили, а те, кто не верил, подчинялись дисциплине тоталитарного, неистово националистического режима. Правящая система Южного Вьетнама, наоборот, выглядела коррумпированной и непопулярной, против нее выступали буддистские монахи, ее не поддерживали запуганные, эксплуатируемые и уставшие от войны крестьяне. Местных преданных режиму частей, которые хорошо сражались, было недостаточно, чтобы компенсировать это внутреннее разложение. По мере эскалации конфликта все больше американцев задавались вопросом о пользе борьбы за режим в Сайгоне и переживали о том, что происходящее разлагает сами американские вооруженные силы падением морального духа, распространением цинизма, нарушением дисциплины, наркоманией, проституцией, расовым пренебрежением к «косоглазым», военными зверствами, не говоря уже о девальвации доллара и ослаблении стратегической позиции США в целом. Хо Ши Мин заявлял, что его армия готова терять солдат в соотношении десять к одному — и когда они рисковали оставить джунгли и пойти в наступление на города (взять, например, Тетское наступление 1968 года), то так и было, — но, продолжал он, они будут сражаться, несмотря на свои потери. Южный Вьетнам не имел такой силы воли, да и американское общество, все чаще возмущавшееся этой войной, не готово было пожертвовать всем ради победы. Зная, что каждая сторона поставила на кон, не трудно понять, в чем заключалась истина: открытая демократия не могла вести войну вполсилы и выиграть ее. Это было фундаментальное противоречие, которое не способны были разрешить ни Макнамара с его системным анализом, ни базировавшиеся на Гуаме бомбардировщики В–52.{920}

Даже спустя более десяти лет после падения Сайгона (апрель 1975), когда книги о всевозможных аспектах войны во Вьетнаме все еще печатаются внушительными тиражами, сложно всесторонне оценить, как она повлияла на положение США в мире. Если взглянуть на эту ситуацию с позиции современности, можно заметить, что она оказала благотворный шоковый эффект на завышенную глобальную самооценку США (или «самонадеянность силы», как это называл сенатор Фулбрайт), заставив страну глубже задуматься о своих политических и стратегических приоритетах и более трезво подстроиться к миру, который уже очень сильно изменился с 1945 года. Иначе говоря, это очень напоминало то потрясение, которым стала для русских Крымская война, а для британцев — Бурская: и та и другая тоже вызвали благотворные реформы и переоценку ценностей.

Однако в тот момент краткосрочные последствия войны были сугубо вредоносными. Быстрый рост военных расходов как раз тогда, когда внутренние ассигнования на «великое общество» Джонсона тоже сильно подскочили, негативно влияли на американскую экономику, что мы рассмотрим в следующем разделе. Кроме того, пока США тратили деньги на Вьетнам, СССР выделял все больше средств на ядерные силы (достигнув в итоге примерного стратегического паритета) и флот, превратившийся за эти годы в важный рычаг дипломатии с позиции силы. Этот нарастающий дисбаланс усугублялся негативным отношением американских избирателей к военным расходам на протяжении почти всего периода 1970-х годов. В 1978 году «расходы на обеспечение национальной безопасности» составили лишь 5% ВНП — меньше, чем за предыдущие тридцать лет{921}. Моральный дух вооруженных сил резко упал вследствие как самой войны, так и послевоенных сокращений бюджета. Чистки в ЦРУ и других организациях, безусловно необходимые для предотвращения злоупотреблений, явно ударили по их эффективности. Зацикленность американцев на Вьетнаме беспокоила даже благосклонных союзников; методы ведения войны в поддержку коррумпированного режима отталкивали общественность не только в Западной Европе, но и в странах «третьего мира», что стало серьезным фактором в «отчуждении» США от значительной части остального мира{922}. Это привело к игнорированию Соединенными Штатами Латинской Америки и переходу от объявленной Кеннеди программы «союз ради прогресса» к военной поддержке недемократических режимов и контрреволюционным действиям (таким, например, как интервенция в Доминиканскую Республику в 1965 году). После войны во Вьетнаме полемика (неизбежно становившаяся более открытой) о том, за какие регионы земного шара США будут или не будут бороться в будущем, тревожила их тогдашних союзников, воодушевляла врагов и вынуждала колеблющиеся нейтральные государства перестраховываться, сближаясь с противоположной стороной. Во время дебатов в ООН делегат США все чаще оказывался в изоляции. Все сильно изменилось с тех пор, как Генри Люс сказал, что Соединенные Штаты станут старшим братом всех наций в братстве людей{923}.