Если администрация Картера пришла к власти с набором простых рецептов для сложного мира, то рецепты администрации его преемника в 1980 году оказались хотя и совершенно иными, но были не менее просты. Правительство Рейгана — проникнутое эмоциональной реакцией против всего «плохого», что случилось с США за предыдущие двадцать лет, подталкиваемое уверенной победой на выборах (во многом объяснявшейся тем унижением, которым стала для американцев ситуация в Иране), руководствующееся во взглядах на мир порой решительно манихейской идеологией, — повело государственный корабль совершенно новым -курсом. Разрядка была забыта, ведь она попросту маскировала русский экспансионизм. Военные расходы должны были увеличиться во всех областях. Права человека отошли на задний план; «авторитарные правительства» оказались в фаворе. Даже «китайская карта» оказалась под вопросом, потому что правые республиканцы поддерживали Тайвань. Как, наверное, и следовало ожидать, эта незамысловатость тоже натолкнулась на сложную реальность внешнего мира, не говоря уже о сопротивлении Конгресса и общества, которым нравился грубый патриотизм, но которые с подозрением относились к политике холодной войны. Попытки интервенций в Латинской Америке или других местах, поросших джунглями и напоминавших о Вьетнаме, неизменно блокировались. Эскалация ядерной гонки вооружений вызывала всеобщее беспокойство и требования о возобновлении переговоров, особенно когда сторонники администрации начали говорить о способности «взять верх» в ядерном конфликте с Советским Союзом. Авторитарные режимы в тропиках терпели крах (причем связь с американским правительством делала их еще менее популярными). Европейцы были озадачены странной логикой, которая запрещала им покупать у СССР газ, но позволяла американским фермерам продавать этой стране зерно. На Ближнем Востоке неспособность администрации Рейгана надавить на Израиль, которым тогда управлял премьер-министр Менахем Бегин, противоречила ее стратегии объединения арабского мира против русских. В ООН Соединенные Штаты Америки выглядели более одинокими, чем когда-либо прежде; к 1984 году они вышли из ЮНЕСКО, что наверняка поразило бы Франклина Рузвельта. Благодаря более чем двукратному увеличению военных ассигнований за пять лет, США определенно повысили свою военную мощь по сравнению с 1980 годом, но при этом возникало все больше вопросов об эффективности расходования средств Пентагоном, а также о соперничестве между видами вооруженных сил{932}. Вторжение на Гренаду, о котором трубили как о большом успехе, во многих оперативных аспектах пугающе сильно напоминало фарс в духе Гилберта и Салливана. И наконец, даже со-, чувствующие эксперты сомневались в способности этой администрации выработать общую стратегию, когда столь многие ее члены то и дело ссорились друг с другом (даже после того, как Хейг ушел с должности госсекретаря), когда ее глава игнорировал жизненно важные вопросы, а сама она (за редкими исключениями) смотрела на внешний мир сквозь толстые очки этноцентризма{933}.

Ко многим из этих вопросов мы вернемся в последней главе. Объединить различные проблемы администраций Картера и Рейгана имеет смысл постольку, поскольку они одинаково отвлекали внимание от важных сил, влиявших на глобальную политику, в особенности на тот переход от биполярного к многополярному миру, к которому намного раньше начал готовиться Киссинджер. (Как будет видно дальше, появление трех новых центров политического и экономического влияния — Западной Европы, Китая и Японии — не означало отсутствия в них проблем, но речь здесь не об этом.) Однако важнее другое обстоятельство: сосредоточение США на разрастающихся проблемах Никарагуа, Ирана, Анголы, Ливии и прочих затеняло тот факт, что эти трансформации, происходившие в мировой политике на протяжении 1970-х годов, сильнее всего влияли на СССР — и этот момент требует некоторых дополнительных пояснений.

Советский Союз в те годы, без сомнения, укрепил свою военную мощь, но, как отмечает профессор Улам, из-за других событий это означало всего лишь, что

Кроме того, еще на закате правления Картера США возобновили наращивание вооружений (которое продолжилось ускоренными темпами при Рейгане), обещавшее вернуть США стратегическое ядерное превосходство, увеличить их преимущество на море и придать новый импульс развитию передовых технологий. Раздраженный ответ Советов о том, что они не позволят себя обойти, не мог скрыть того неудобного факта, что это стало бы дополнительным бременем для уже замедлившейся экономики (см. следующий раздел), которая едва ли могла себе позволить участие в высокотехнологичной гонке{935}. В конце 1970-х годов СССР приходилось импортировать большие объемы зерна, не говоря уже о технологиях. Ее империя сателлитов в Восточной Европе, не считая отдельных кадров коммунистической партии, теряла лояльность; особенно удручающей выглядела проблема недовольства поляков, но повторение Пражской весны 1968 года не сулило облегчения. Далеко на юге угроза перехода Афганистана как буферного государства под иностранное (вероятно, китайское) влияние спровоцировала переворот 1979 года, который привел к затяжной войне и уронил престиж Советского Союза на международной арене{936}. Действия России в Чехословакии, Польше и Афганистане значительно снижали привлекательность советской «модели» как в Западной Европе, так и в Африке. Исламский фундаментализм на Ближнем Востоке оказался очень тревожным явлением, грозившим (например, в Иране) обернуться против коммунистов, а не только проамериканских групп. А самое главное, сохранялась непреклонная враждебность Китая, которая в конце 1970-х годов из-за конфликтов в Афганистане и Вьетнаме стала даже более выраженной, чем в начале десятилетия{937}. Если какая-то из двух сверхдержав и «проиграла Китаю», то это была Россия. И наконец, этноцентричность и крайняя подозрительность стареющего руководства, а также неприязнь местных элит (номенклатуры) к радикальным реформам усложняли успешную адаптацию к новому балансу сил для СССР в большей степени, чем для США.

Все это Несколько утешало Вашингтон и склоняло его к более спокойному и взвешенному отношению к внешнеполитическим проблемам, даже если они были неожиданными и неприятными. При этом следует признать, что в некоторых вопросах, таких как пересмотр поддержки Тайваня, администрация Рейгана избирала более прагматичную и миротворческую позицию. Тем не менее лозунги избирательной кампании 1979–1980 годов производили сильное впечатление — возможно, потому, что они были не просто риторикой, а фундаментальным взглядом на мировой порядок и предопределенную роль в нем Соединенных Штатов Америки. Как это уже не раз случалось в прошлом, подобные настроения сильно мешали странам смотреть на происходившие в мире события объективно.