реальной опорой наркомвоенмора. Не случайно Лев Давидович сделал ставку на входившую в неё 1-ю конную бригаду Червоного казачества, которой командовал Примаков, имевший не только репутацию талантливого военачальника и военного разведчика, но и не менее одарённого публициста. Комкор был известен как автор нескольких художественно-публицистических книг и воспоминаний: «Записки волонтёра» («Гражданская война в Китае»), которая вышла под литературным псевдонимом «лейтенант Аллен», очерк «Афганистан в огне», «По Японии». «Червоному казаку» Примакову было о чём рассказать читателю: во время пуштунского восстания в ноябре 1928 года он выполнял секретную миссию под именем турецкого офицера Рагиб-бея, входившего в ближайшее окружение эмира Амануллы-хана; в Китае в мятежной армии Гоминьдана он был известен как «советник Линь», возглавлял группу военных специалистов, разработал уставы китайской армии, создал офицерскую школу, непосредственно участвовал во многих боях; в Японии служил военным атташе и т. д. В составе группы советских командиров высшего ранга в 1931–1932 годах комкор проходил обучение в Германской академии Генерального штаба. Вместе с ним в командировке находилась и его жена Лили, которая, в отличие от жён других офицеров, была чрезвычайно заметна: довольно тесно общалась с Бертольдом Брехтом и Эрнстом Бушем, вела переговоры на кинофабрике «Staaken Zeppelinhalte» о возможной совместной работе, переводила небольшие рассказы с русского на немецкий. Почему её такая впечатляющая деятельность оказалась вне внимания ИНО НКВД (или нет?), остаётся вопросом.

Виталий Маркович много лет дружил со своим побратимом по 8-й кавалерийской дивизии Червоного казачества комдивом П. П. Ткалуном — комендантом спецкомендатуры Кремля, — тот и пообещал передать письмо в приёмную Генерального секретаря ЦК. Надо сказать, что задумали однополчане мероприятие смертельно опасное, и не только потому, что вождь считал прямые обращения к нему с жалобами грубым нарушением установленного порядка работы с письмами, но и в связи с тем, что в 1935 году началось так называемое «кремлёвское дело», по которому целый ряд сотрудников кремлёвской комендатуры, секретариата и управления делами были обвинены в государственной измене и подготовке покушения на «хозяина». Вероятнее всего, Примакову и Брик просто повезло — П. П. Ткалун благоразумно сдал обращение в секретариат Политбюро официальным порядком, где оно было зарегистрировано за № 813 и 29 ноября 1935 года направлено в общую почту адресату.

Л. Ю. Брик сообщала Иосифу Виссарионовичу:

«Дорогой товарищ Сталин,

После смерти поэта Маяковского все дела, связанные с изданием его стихов и увековечением его памяти, сосредоточились у меня.

У меня весь его архив, черновики, записные книжки, рукописи, все его вещи. Я редактирую его издания. Ко мне обращаются за материалами, сведениями, фотографиями.

Я делаю всё, что от меня зависит, для того, чтобы его стихи печатались, чтоб вещи сохранились и чтоб всё растущий интерес к Маяковскому был хоть сколько-нибудь удовлетворён.

А интерес к Маяковскому растёт с каждым годом.

Его стихи не только не устарели, но они сегодня абсолютно актуальны и являются сильнейшим революционным оружием.

Прошло почти шесть лет со дня смерти Маяковского, и он ещё никем не заменен и как был, так и остался крупнейшим поэтом революции. Но далеко не все это понимают. Скоро шесть лет со дня смерти, а Полное собрание сочинений вышло только наполовину, и то в количестве 10 ООО экземпляров.

Уже больше года ведутся разговоры об однотомнике. Материал давно сдан, а книга даже ещё не набрана.

Детские книги не переиздаются совсем.

Книг Маяковского в магазинах нет. Купить невозможно.

После смерти Маяковского в постановлении правительства было предложено организовать кабинет Маяковского при Комакадемии, где должны были быть сосредоточены все материалы и рукописи. До сих пор этого кабинета нет.

Материалы разбросаны. Часть находится в московском Литературном музее, который ими абсолютно не интересуется. Это видно хотя бы из того, что в бюллетене музея имя Маяковского почти не упоминается.

Года три тому назад райсовет Пролетарского района предложил мне восстановить последнюю квартиру Маяковского и при ней организовать районную библиотеку имени Маяковского.

Через некоторое время мне сообщили, что Московский Совет отказал в деньгах, а деньги требовались очень небольшие.

Домик маленький, деревянный, из четырёх квартир (Таганка, Гендриков переулок, 15). Одна квартира Маяковского. В остальных должна была разместиться библиотека. Немногочисленных жильцов райсовет брался расселить. Квартира была очень характерна для быта Маяковского. Простая, скромная, чистая.

Каждый день домик может оказаться снесённым. Вместо того, чтобы через пять лет жалеть об этом и по кусочкам собирать предметы быта и рабочей обстановки великого поэта революции, не лучше ли восстановить всё это, пока мы живы?

Благодарны же мы за ту чернильницу, за тот стол и стул, которые нам показывают в домике Лермонтова в Пятигорске.

Неоднократно поднимался разговор о переименовании Триумфальной площади в Москве и Надеждинской улицы в Ленинграде в площадь и улицу Маяковского, но и это не осуществлено.

Это основное. Не говоря о ряде мелких фактов, как, например: по распоряжению Наркомпроса из учебников по современной литературе на 1935 год выкинули поэмы „Владимир Ильич Ленин“ и „Хорошо!“. О них и не упоминается.

А. Родченко и Л. Брик во время поездки в Ленинград. ГММ

Всё это вместе взятое указывает на то, что наши учреждения не понимают огромного значения Маяковского — его агитационной роли, его революционной актуальности.

Недооценивают тот исключительный интерес, который имеется к нему у комсомольской и советской молодёжи.

Поэтому его так мало и медленно печатают, вместо того чтобы печатать его избранные стихи в сотнях тысяч экземпляров.

Поэтому не заботятся о том, чтобы — пока они не затеряны — собрать все относящиеся к нему материалы. Не думают о том, чтобы сохранить память о нём для подрастающего поколения.

Я одна не могу преодолеть эти бюрократические незаинтересованности и сопротивление — и после шести лет работы обращаюсь к Вам, так как не вижу иного способа реализовать огромное революционное наследие Маяковского.

Л. БРИК

Мой адрес: Ленинград, ул. Рылеева, 11, кв. 5. Телефоны: коммутатор Смольного, 35–39 и Некрасовская АТС2–99–69».

Несмотря на то что в письме Лили Юрьевна указала номер телефона спецсвязи, закреплённого за её мужем, чего, конечно же, она не имела права делать, в тот же день ей позвонили из ЦК с просьбой немедленно прибыть в Москву на приём к секретарю ЦК ВКП(б) и председателю Рабоче-крестьянкой инспекции (Рабкрин) Н. И. Ежову.

Во многом обстоятельства, изложенные Лили Юрьевной в обращении к И. В. Сталину, действительно имели место: Владимира Маяковского издавали крайне неохотно, теперь даже чтение его стихов со сцены не поощрялось, а столичные театры незаметно вывели из репертуара все его пьесы, несмотря на всю их внешнюю революционность.

На основных сценах страны шли другие