Такого «ура» Маньчжурия еще не знала. Это было «ура» батареи Раевского и Малахова кургана. Тут бы японцам резон отойти, переждать, пока у защитников Гаотулина приступ ярости поостынет, а уж тогда снова бросаться на приступ – вернее получится. Но они тоже завизжали свой «банзай» и устремились навстречу бурному потоку. Схватка длилась всего несколько минут. Перевал остался за русскими. Когда рассвело, победители нашли на месте потасовки две тысячи бездыханных японцев.

Больше неприятель в атаку на Гаотулин не ходил. Но русским пришлось скоро самим оставить эту и другие позиции, где японцы сломали зубы, и отойти на тот последний тыловой мукденский рубеж, что был приготовлен заранее по приказу главнокомандующего.

Почти в самом центре русских позиций, в каких-то верстах друг от друга, находились две сопки. Во время осеннего сражения на Ша-хэ за эти две сопки произошла жаркая схватка. Они несколько раз переходили из рук в руки. Но, в конце концов, остались за русскими. Одна из них стала называться по имени командира занявшей ее бригады – генерал-майора Путилова – Путиловскою. А другая – Новгородскою – по названию сбившего с нее японцев полка.

На фоне в целом довольно неудачного и безрезультатно окончившегося наступления захват этих сопок выглядел пусть невеликим, но все-таки успехом, несколько ободрившим армию: не всё японец у нас сопки отнимает, – можем и мы! К тому же обе эти высоты располагались на единственном не занятом японцами клочке южного, левого, берега Ша-хэ, почему представляли для неприятеля значительную угрозу. Естественно, все – от главнокомандующего до рядовых окопников – прекрасно понимали, что японцы опасные для них сопки в покое не оставят: так и жди всякую минуту – и днем, и ночью – обстрела и атаки!

Входивший в 4-й Сибирский корпус Можайский полк занимал позиции чуть восточнее Новгородской сопки, но уже на правом берегу Ша-хэ. В ночь на 17-е число Мещерин проснулся от потрясшего землянку взрыва. На солдат посыпался песок с потолка. Все вскочили и бросились к оружию. За первым взрывом ухнул другой, третий, еще, еще… Это не было похоже на обычный обстрел шимозами. Да и вообще обстреливались явно не позиции можайцев. Солдаты опасливо выглянули из землянки. Ближайшая к ним Новгородская сопка казалась извергающимся вулканом: на ее склонах то и дело появлялись вспышки пламени, отдавая зарницами по небу. Страшные раскаты грома, отражаясь еще где-то эхом, сливались в единый басовитый гул.

– Одиннадцатидюймовыми кроют! – прокричал Васька Григорьев.

– А ну в окопы все! Живо! – скомандовал Дормидонт Архипов.

Солдаты были научены, что обстрел – самих ли их или соседей, как в данном случае, – это сигнал изготавливаться к бою. Поэтому, когда из соседнего блиндажа выскочил Тужилкин с другими офицерами, вся его рота уже бежала на позиции.

Обстреливали сопки японцы недолго. Русская артиллерия, как обычно, скоро заставила их угомониться. Но ожидаемой ночной атаки неприятеля так и не последовало, – японцы, скорее всего, остерегались сулящих им бессмысленные потери волчьих ям и проволочных заграждений, в темноте особенно опасных.

– Будет он наступать или нет? – проговорил Матвеич, вглядываясь во мрак за рекой.

– Конечно нет, – ответил Васька.

– Ты почем знашь?

– Так они ж разведали, что здесь оборону держит сам Михаил Матвеич Дудкин, – заговорщицки зашептал Васька. – Куда ж им наступать-то? Кому ж на верную погибель идти охота?

– Тьфу! неугомонный! – В сердцах плюнул Матвеич. – Людям тын да помеха, ему – смех да потеха!

Хотя и морозило слегка, по землянкам солдаты в эту ночь не расходились. Так все и ждали: не появится ли где он? Но ночь прошла спокойно.

Наступивший день был сумрачный, хмурый, небо едва не касалось сопок. Где-то к полудню в долине показались густые колонны японцев – не меньше дивизии всех. Наступали они, очевидно, не на расположение 4-го корпуса. А шли к северо-западу в сторону сопок. Можайцы видели лишь две левые колонны в желто-серых шинелях – каждая не меньше чем в батальон числом, – остальные, двигавшиеся западнее, были скрыты за уступом. Развернутые цепями, они подошли к заграждениям совсем близко. Но почему-то с позиций, опоясывавших Новгородскую сопку, огонь по ним не открывали. И с Путиловской тоже не доносилось выстрелов.

Солдаты Можайского полка, увидев такое дело, забеспокоились.

– Чего ж артиллерия-то молчит? – несдержанно громко произнес Самородов. – Уж давно бы в поле всех их перемолотили!

– Братцы! – хватился вдруг Королев испуганно. – А что, если на сопках никого не осталось! Их же так разделали ночью!

– А ведь верно! – отозвался Матвеич. – Недаром он и идет, как на параде. Поди знат, что отпору не будет.

– Да не может быть, – желая подбодрить товарищей, но довольно неуверенно произнес Мещерин, – давно бы подошли подкрепления!

Японцы же тем временем подобрались к самым ограждениям. Колонна приостановилась, ожидая, верно, пока саперы перекусят проволоку.

И тут в самую их гущу в упор ударила пачка, выпущенная, как можно было судить по силе звука, не менее чем тремя ротами. За ней грохнула вторая пачка, третья… К левофланговым тотчас присоединились и другие роты: стрельба теперь слышалась по всей линии обороны Путиловской и Новгородской сопок.

Можайцам было видно, как сразу смешалась японская колонна. А потом в беспорядке покатилась назад, оставляя десятки убитых и раненых. Вслед ей продолжал нестись убийственный огонь.

Японцы отходили к юго-западу и были доступны теперь для поражения и с позиций Можайского полка. Но никто не отдавал почему-то можайцам приказа ни атаковать отступающего неприятеля, ни хотя бы обстрелять его. Солдаты 12-й роты то с недоумением оглядывались на Тужилкина, то впивались глазами в бегущих мимо них японцев, от которых их всего-то отделяла замерзшая речка по колено глубиной и сто саженей за речкой.

– Ваше благородие! – не в силах сдержаться, выкрикнул Мещерин. – Ну что же мы! Сейчас добьем их! Возьмем на штык!

– Дело верное! – закричали еще какие-то солдаты.

– Отставить! – злобно рявкнул Тужилкин. – Рота, слушай мою команду: готовсь!

Вся рота загремела ружейными затворами.

– Огонь!

Две сотни ружей грохнули одновременно. Один разве какой-то солдатик испортил картину: припозднился – послал свою пулю чуть позже прочих.

– Кто там зевает?! – притворно грозно крикнул Тужилкин. – Готовсь! Огонь!

В этот раз рота выстрелила безупречно. В единый дух.

Японцы, попав под перекрестный огонь и получая то в спину то во фланг убийственные залпы, бросились врассыпную. Батальон их поредел, пожалуй, вдвое. Судя по раскатам выстрелов и взрывов, доносившихся из-за уступа, и у Путиловской сопки неприятелю пришлось сполна отведать русских гостинцев.

Когда японцы скрылись на своих позициях и стрельба на линии прекратилась, Тужилкин обошел расположение своей роты и распорядился солдатам пока отдыхать, но к вечеру быть, как никогда, начеку.