– В лоб сопки не взять, – говорил ротный. – Поэтому неприятель будет пытаться прорваться где-нибудь в обход. Скорее всего, пойдет через нас. Тогда уж держись, ребята!

И, видимо, понимая недоумение солдат – почему они теперь не атаковали и не уничтожили отбитого и ошеломленного врага? – Тужилкин добавил, будто оправдываясь:

– Самим нам приказано атак не производить. У нас слишком растянуты силы. И резервов позади никаких. Наша задача крепко держать оборону на позициях.

День прошел спокойно. И даже тихо. Где-то, впрочем, стреляли. Но очень далеко по фронту. Сорокоумовский распорядился разделить солдат по полуротам и дать им по очереди поспать. К вечеру же всем быть в полном составе наготове в окопах.

Ночью Реомюр упал ниже нуля. Но ненамного. И это даже было неплохо: и не замерзнешь в овчинных полушубках и шапках, и спать на легком морозце не заснешь.

Солдаты 4-го корпуса, уже было привыкшие к тому, что неприятель забыл об их существовании, теперь, видя, как вдруг обеспокоились офицеры, тоже насторожились: всё вглядывались вдаль за речку и между собой почти не разговаривали, даже сухари не грызли, как обычно.

Когда совсем стемнело, на Новгородской сопке вспыхнул гигантский прожектор. Яркий луч прорезал долину и осветил неприятельские позиции. Через несколько минут японцы открыли по прожектору артиллерийский огонь, и свет погас, – то ли прожектор был разбит, то ли прислуга отключила его от греха подальше. Но этого времени хватило, чтобы разглядеть двинувшиеся в атаку японские цепи. Дозорные принялись стрелять, оповещая своих о наступлении неприятеля, хотя в этот раз их сигнал уже не имел значения.

– Рота! к бою! – прокричал Тужилкин.

Солдаты мертвою хваткой впились пальцами в ружья и напружинились, готовые по команде либо стрелять, либо выскочить из окопов и броситься навстречу врагу.

Японцы добежали до речки. Они уже не таились – завизжали свой обычный боевой клич. Ледок на Ша-хэ, конечно, их не выдержал – поломался, – но эту речку и перепрыгнуть можно было в некоторых местах, а уж колен и в самом глубоком месте не замочишь, поэтому она не стала для наступавших препятствием. Заминка у японцев вышла перед проволочными заграждениями: похоже было, кто-то из них угодил в волчьи ямы, другие замешкались, борясь с проволокой. В это время по проволоке хлестанул пулемет, а стрелки из окопов дали ружейный залп. Но это не много повредило неприятелю: русские стреляли, едва различая в темноте атакующих, а японцы, естественно, спасаясь от обстрела, тут же попадали на землю.

Тужилкин отчетливо представлял себе все действия японцев, как если бы он сам ими командовал: сейчас они залегли и перекусывают проволоку; как только наделают проходов, бросятся на русских, до которых им от ограждений промчаться не больше восьмидесяти – ста шагов. И тут уж его задача не прозевать момент – поднять своих молодцов до того, как японцы успеют спрыгнуть к ним в окопы. А иначе и отступать будет некому: неприятель атакует превосходными силами, и в резне в тесном пространстве мелкий шустрый японец непременно выйдет победителем. Отбить его можно только на просторе, – там уж, как говорится, чей штык острее!

К счастью, японцы, снова завопив свой «банзай!», сами предупредили русских, что заграждения они преодолели и бросились на окопы. Тут уж стрелки дали залп наверняка, в упор, – густую пачку японцы получили в самую грудь. И вслед за этим рота Тужилкина, вместе с другими ротами, выскочила навстречу неприятелю.

Замешкавшись у проволоки и понеся потери еще до вступления в рукопашную, японцы в значительной степени утратили первоначальный боевой пыл. Но против трех правофланговых рот Можайского полка их было, пожалуй что, вдвое больше. И они могли бы и без пыла прорвать здесь русскую оборону. Но Сорокоумовский, верно чувствовавший, где на его позициях складывается наиболее угрожающее положение, вовремя бросил на правый фланг еще две роты, – они лихо атаковали неприятельский батальон с фланга, и японцы бежали, оставив перед русскими позициями до двух сотен переколотых и пострелянных.

Но едва можайцы управились на своем правом фланге, неприятель навалился еще большими силами на левый фланг Сорокоумовского. Теперь уже 12-я рота получила приказ мчаться налево – помогать товарищам отбивать противника. Не остались не у дел в эту ночь и соседние полки, – назавтра выяснилось, что 4-й Сибирский корпус пыталась пробить японская гвардия. Но все безуспешно, – выстояли войска генерала Зарубаева! – неприятель был отбит повсюду с огромными для него потерями.

Под утро японцы, взбешенные неудачами на всей своей восточной половине фронта, еще раз попытались пробить оборону можайцев: они подступились силами даже большими, чем в первый раз, причем действовали особенно яростно, ожесточенно, злобно.

Японцы подобрались к заграждениям, поврежденным ими давеча во многих местах и уже не являющимися препятствием, но не бросились сразу в атаку, а выждали, пока их охотники подползут поближе к русским окопам и побросают туда гранаты.

Но Тужилкин-то отнюдь не собирался дожидаться полного истребления своей роты, и без того уже потерявшей за эту ночь до четверти состава. Счастливый случай помог ему совершенно избежать потерь от японских гранат. Первый японец, пытавшийся зашвырнуть в расположение его роты смертоносный снаряд, взорвался сам: когда он размахнулся, граната зацепилась ремешком за его же ружье на спине. Тужилкин мгновенно смекнул, что теперь уготовил неприятель русским, и прокричал отходить. Солдаты кинулись в тыловые ходы сообщения. И очень вовремя, – через несколько секунд их окоп был разворочен взрывами. Командиры соседних рот оказались не столь расторопными, и они отвели своих людей, лишь когда отведали японских гранат и понесли потери.

Вслед за этим бомбардированием японцы пошли в атаку. Не встречая сопротивления, они ворвались в русские окопы, найдя там только нескольких убитых.

Убежденные, что они заставили русских бросить эти позиции и отойти на следующую линию, японские офицеры скорее погнали солдат преследовать выбитого противника, чтобы на плечах отступающих так же ворваться и в следующую линию. Но тут произошло нечто невообразимое: в окопах, оставленных только что 12-й ротой, а теперь битком забитых японцами, все начало взрываться и крушиться, изо всех из них стали вырываться огненные вспышки с землей и дымом. Это уже русские солдаты, затаившиеся в нескольких аршинах позади своих позиций, забросали неприятеля гранатами. В следующее мгновение молодцы Тужилкина по команде своего ротного вскочили, бросились в штыки и добили в родной траншее всех, кто там еще не побросал оружия и не поднял руки.

Управившись со своими японцами, Тужилкин поспешил на выручку к соседям, – слева от него кипел крепкий штыковой бой.

Когда рассвело, взору стрелков Можайского полка предстала потрясающая картина: на самых их позициях и на всем пространстве между окопами и проволочными заграждениями лежали сотни убитых японцев. Особенно густо их было в расположении 12-й роты. Можайцы за год войны не видели еще такого числа разом набитого неприятеля. Немало, впрочем, лежало и русских. Но все-таки не столько.