Солдаты молча выглядывали из окопа. Они будто не верили своим глазам: неужто такое возможно? неужто это они навалили столько душ? да тут же только против их трех крайних рот батальон японцев полег!

– После побоища… – проговорил Самородов.

– Апофеоз войны… – добавил Мещерин.

Тут вдруг Ваську Григорьева прорвало.

– Ну что, взяли? – закричал он срывающимся голосом, да так пронзительно, будто старался, чтобы его за Ша-хэ услыхали. – И не возьмете сроду! Рылом не вышли! Косым своим! Подите к нам еще! подите! Хоть втрое! И втрое больше набьем!..

Он бессильно опустился на задницу на дно окопа и, упершись головой в ружье, затрясся весь в рыданиях. Стремоусов хотел что-то ему сказать, но Тужилкин приложил палец к губам, показывая фельдфебелю, чтобы тот не трогал теперь солдата.

Над Васькой склонился Матвеич и принялся гладить его по спине.

– Ну ты, парнейчик… Ты, того… будет… – уговаривал Матвеич молодого своего приятеля. – На вот, жалкий, возьми сухарик. – Он вынул из кармана черный засохший хлебец и стал совать его Ваське в руку. – Возьми…

– Братцы! – поднял Васька мокрое от слез лицо, – и чего ж мы все отступаем-то?! А?! Да мы же сильнее! братцы! Наша рота одна, как… «Варяг»! Что же это делается, братцы?! Ваше благородие?! – оглянулся он на Тужилкина.

Ротный сообразил, что после ночной резни, какой за всю войну у них еще не было, у солдат сдали нервы, и если они всею ротой не голосят, как Григорьев, то лишь потому, что из последних сил борются с чувствами, закусив, наверное, губы до крови. Требовалось сказать им что-то похвальное, сердечное, как-то признать их подвиг, – простое слово, сказанное от души, часто бывает дороже, милее любой награды.

– Ребята! – Тужилкин снял папаху. – Мы воюем год. Если наша армия терпит неудачи, то меньше всего в этом виноват солдат. Войны проигрывают полководцы. Солдаты – никогда! Вы это нынче доказали. Вон, вашим доказательством все поле усеяно. – Он показал папахой на груды тел перед окопом. – Вы победили сильнейшего врага! Вы – победители! Спасибо вам! От всей России – спасибо!

Понеся в нескольких схватках с войсками генерала Зарубаева огромные потери, на 4-й корпус японцы атак больше не предпринимали. Но попытаться пробиться где-нибудь на других участках расположения русской 1-й армии они не отказались.

На следующий день генерал Куроки лучшими своими силами – императорскою гвардией – навалился на соседей Зарубаева – на 2-й Сибирский корпус генерала Засулича. Вечером 18 февраля японцы заняли находящуюся перед позициями 2-го корпуса деревню Баньяпуза, выбив оттуда немногочисленных охотников Читинского полка. И, дождавшись опять темноты, они густыми цепями устремились на русские укрепления – перерезывали заграждения, подползали к окопам и, закидав их сперва гранатами, бросались затем с истошными криками в штыки. Но всякий раз будто натыкались на каменную стену. И с разбитым в кровь лицом откатывались восвояси.

По-военному лаконичное, четкое донесение генерала Засулича командующему, сделанное под утро 19-го числа, красноречиво свидетельствует о бесподобной жестокости схваток сторон: «В 1 час ночи отбита самая энергичная, бешеная, девятая атака, доходившая до ручных гранат со стороны японцев; отбита молодецким 17-м полком. Груды тел навалены у наших редутов». А всего за ночь на корпус Засулича было произведено тринадцать атак! И все они окончились для японцев тяжелейшими потерями и бегством с русских позиций.

В одну из последних вражеских атак русские не только отбили атакующих, но и сами контратаковали: несколько рот сибиряков так лихо рванулись за отступающим неприятелем, что неожиданно оказались в тылу большой группы японцев, верно, более упорных, нежели их соседи. Но в данном случае упорство сослужило им дурную службу: промедлив попятиться вместе с соседями, они оказались окруженными. Японцы, числом где-то с батальон, конечно, пытались вырваться из этих устроенных им стрелками Засулича Канн, да все безуспешно. На предложение сложить оружие гвардейцы ответили гордым самурайским отказом. И были все перестреляны.

Ободренный успехом своих подначальных, командующий 1-й армией генерал Линевич сам решился атаковать неприятеля, в том числе и силами 4-го корпуса. Этому его еще обязывала отданная 20-го числа директива главнокомандующего: «..Предписываю завтра войскам 1-й и 3-й армий удерживаться на своих позициях. При каждой малейшей возможности переходить в частичное наступление, дабы не дать противнику подтянуть свои резервы к намеченным им пунктам атаки на фронте этих армий или же оттянуть их на крайний свой фланг. 2-й армии выполнить с возможно большею энергией возложенную на нее задачу, помятуя, что чем скорее ста будет выполнена, тем меньшее сопротивление противник в состоянии ей будет оказать. В течение ночи прошу энергично тревожить противника охотниками и отдельными ротами, помня, что он утомлен и потрясен потерями более нас».

В 4-м корпусе был составлен небольшой отряд из пяти рот и двух охотничьих команд под началом подполковника Кусачева, на который возлагалась задача попробовать прорвать японскую оборону хотя бы на самом узком отрезке и, таким образом, открыть путь для наступления более крупных сил. Была включена в отряд и 12-я рота Можайского полка.

Кусачев разделил отряд на две колонны: левую возглавил сам, а правой поручил командовать Тужилкину.

Отряд выступил ночью. Обе колонны благополучно миновали свои заградительные линии, незамеченными перебрались через Ша-хэ и бесшумно устремились к неприятельским позициям. Японская заградительная линия не была столь основательной, как русская. Это естественно: японцы предполагали лишь наступать, невзирая ни на что рваться вперед, почему и не устраивали могучего оборонительного вала.

Убедившись, что по проволоке не пропущено электричество, русские легко перервали ее в нескольких местах. Но в это время по ним забил пулемет – отряд был обнаружен. Большого вреда, однако, атакующим пулемет не доставил: впотьмах он бьет почти наугад. Рассыпавшись по полю и согнувшись в три погибели, русские бросились к японским окопам. Разрозненные ружейные выстрелы также не могли их остановить. Обе колонны почти без потерь добрались до неприятеля.

Группа подполковника Кусачева действовала молодецки: яростно набросившись на японцев, дюжие тобольцы многих из них перекололи, а остальных обратили в бегство. Но затем случилось непредвиденное: кто-то из бегущих прочь японцев швырнул в преследующих их русских гранату, и та угодила аккурат под ноги Кусачеву. Грохнул взрыв. И лихой подполковник рухнул замертво. Оставшиеся без командира роты смешалась и остановилась. Японцы же, оправившись от потрясения, атаковали эту обезглавленную группу и отогнали ее за заграждения.

Наступление правой колонны, бывшей чуть ли не вдвое меньше левой, вышло не намного успешнее. Выбив неприятеля из окопов, Тужилкин не стал его преследовать, а приказал укреплять занятую позицию, обращая теперь ее фронтом в обратную сторону. Но тут и тужилкинскую группу постигло бедствие: японцы, оказывается, успели заложить мощную мину в один из окопов, – может быть, потому они так легко и уступили русским свои передовые позиции, чтобы предоставить им отведать этого сюрприза. Через короткое время, после их отхода, в окопе, занятом одной из охотничьих команд, прогремел страшный взрыв. Русский невеликий отряд в один миг потерял свыше пятидесяти человек. И из них почти половину убитыми.