Вслед за отправкой пленного Вандама в Теплиц, когда радость российского императора и без того не знала границ, Александр I получил известия о победе Блюхера на реке Кацбах. Даже среди его обычно сдержанного окружения раздались громкие одобрительные возгласы. На обратном пути в Теплиц Александр нагнал повозки с русскими ранеными солдатами. «Император подъезжал к ним, благодарил их, спрашивал о нуждах и называл своими сотоварищами». Следует отдать Александру I должное в том, что, хотя он никогда в полной мере не голодал вместе со своими солдатами и не делил с ними бивуаки, он часто рисковал своей жизнью на поле боя и нес на себе груз моральной ответственности, о котором немногие из них догадывались. До самой смерти Александр часто заводил разговор о двухдневном сражении под Кульмом. Со временем он стал очевидцем новых побед и свершений, «но Кульмское сражение было для него всегда любимым предметом воспоминания»[715].

Награды посыпались на головы не только генералов, но даже простых солдат — за исключением храбрых вояк дивизий Е. Вюртембергского и Б.Б. Гельфрейха, чьи огромные достижения и жертвы оказались в тени того внимания, которые было уделено свершениям лейб-гвардии. М.Б. Барклай де Толли получил орден Св. Георгия 1-й степени, высший военный знак отличия, которым за всю историю Российской империи были награждены всего тринадцать человек[716]. Барклай был более чем достоин этой награды за все, что он сделал для армии на посту военного министра и главнокомандующего. Однако никогда он не заслуживал этого менее чем в августе 1813 г., когда его действия часто отличались посредственностью. В этом отношении Барклай был довольно типичным представителем союзного командования периода Дрезденской операции.

Несомненно, союзникам сопутствовала исключительная удача. Мало побед в истории было одержано при наличии столь хаотичной и неэффективной структуры командования. Кампания не только могла окончиться катастрофой, но вся ее логика после начала отступления от Дрездена свидетельствовала о том, что именно это и должно было произойти. Союзники многим были обязаны удаче, хотя немаловажную роль сыграла также отвага и стойкость войск коалиции, что особенно справедливо в отношении русских в первых день сражения под Кульмом. Некоторые союзные генералы отличились удачными действиями. Клейст продемонстрировал истинное мужество, двигаясь в тыл Вандаму. А.П. Ермолов обнаружил блестящие навыки руководства войсками в первый день сражения под Кульмом, а Коллоредо хорошо проявил себя на второй день. Кроме того, Е. Вюртембергский выделяется на общем фоне как генерал, внесший наибольший вклад в достижение победы.

Однако важный вклад в конечный результат был также сделан самим Наполеоном и его генералами. В случае с Вандамом речь идет о его действиях скорее не в ходе сражения под Кульмом, а за три дня до этого, когда он позволил русским сдержать наступление своего гораздо более крупного корпуса и проскользнуть обратно в Богемию прямо у него под носом. Сен-Сира можно обвинить в том, что он упустил из виду корпус Клейста и тем самым позволил ему принять участие в сражении под Кульмом. Главным образом, однако, поражение произошло по вине Наполеона. Он отдал Вандаму ясный приказ наступать в Богемию и столь же ясно приказал Молодой гвардии оставаться на Теплицкой дороге, сразу за Пирной. Эти два приказа стали основными причинами уничтожения корпуса Вандама. Еще важнее потери одного корпуса было то, что в течение трех дней после Дрезденского сражения Наполеон мог уничтожить основные силы коалиции и закончить войну. Он не только не воспользовался этой возможностью, но и сам во многом способствовал тому, что возможная абсолютная победа обернулась очень чувствительным поражением.

Как обычно, Наполеон сохранял спокойствие перед лицом неудач. Кульм был не единственным ударом. Тогда же поступили известия о разгроме Макдональда на реке Кацбах 26 августа и о провале наступления маршала Удино на Берлин в результате неудачного столкновения с Северной армией Бернадота в сражении при Гросс-Беерене 23 августа.

Армия Бернадота состояла из трех «национальных» контингентов: шведского, русского и прусского. Самым малочисленным были шведы, а самым крупным контингентом — пруссаки. Промежуточное положение между ними занимал российский корпус Ф.Ф. Винцингероде, состоявший из 32 тыс. солдат и 120 пушек. В повествованиях о Северной армии всегда господствовала точка зрения прусской стороны. Пруссаки были не только самой многочисленной группировкой этой армии, но и сыграли решающую роль в двух сражениях, положивших конец попыткам Наполеона захватить Берлин, — при Гросс-Беерене 23 августа и при Денневице 6 сентября. В составе корпуса Винцингероде пехотой командовал граф М.С. Воронцов — выдающийся генерал, который за 1812–1814 гг. не раз отличался удачными действиями. Однако единственным случаем, когда у Воронцова и его войск не было шанса проявить себя с лучшей стороны, была осенняя кампания 1813 г. Напротив, роль прусских войск в сражениях, целью которых была защита столицы Пруссии, по понятным причинам стала частью прусско-немецкой мифологии.

То же самое можно сказать о ожесточенных стычках между Бернадотом и его прусскими подчиненными. Старшим офицером в армии Бернадота был Фридрих Вильгельм фон Бюлов.

В качестве подчиненного Бюлов являлся человеком, с которым было проще поладить, чем Йорком, но это не меняло кардинальным образом положение дел. Бюлов был умным, честным и хорошо образованным человеком, а также очень компетентным генералом; но при этом он был резким, прямым, самоуверенным человеком с неистовым темпераментом. Он мало времени уделял французам и практически не уделял его говорливому гасконскому перебежчику, который каким-то образом сумел взобраться на шведский престол и который, по мнению Бюлова, легко мог предать шведов, союзников, да и вообще любого, кто мог помешать его честолюбивым замыслам. Не улучшал отношения и тот факт, что после разгрома при Йене и Ауэрштедте в 1806 г. отряд Бюлова, по сути, сдался на милость корпуса Бернадота. По мнению одного нейтрального историка, прусский генерал никогда не забывал об этом унижении[717].

Бюлов и Бернадот придерживались различных взглядов относительно того, как следовало наилучшим образом вести войну. Будучи предоставлен самому себе, Бернадот организовал бы отступление с боем в направлении своих баз на Балтийском побережье в случае наступления Наполеона, в скором начале которого он был убежден. Он был осторожен, робок и испытывал благоговейный трепет перед гением Наполеона. Бюлов, гораздо более уверенный в себе и решительный человек, не просто задался целью отстоять Берлин, но хотел атаковать угрожавшие городу французские войска и держать их на максимальном удалении от столицы. Как это часто случалась между отдельными участниками коалиции в 1812–1814 гг., различия во взглядах относительно стратегии вскоре обрели политическое звучание и стали рассматриваться как предательство по отношению к общему делу. События, имевшие место в Гамбурге весной 1813 г., подтвердили подозрения прусских военачальников в том, что Бернадот не ставит перед собой задачи освободить Германию, а на его действиях могли даже сказываться его мечты, в которых он сменял Наполеона на французском престоле. Именно в этом свете вскоре стала рассматриваться осторожность главнокомандующего, проявленная в ходе осенней кампании 1813 г.[718]