Некоторые русские придерживались столь же скептического мнения на счет Бернадота. 3 сентября представитель Александра I в штабе Блюхера отправил П.М. Волконскому послание, в котором протестовал против бездеятельности Бернадота. Как это обычно бывало, подобные письма Волконскому на самом деле предназначались для Александра, тогда как Волконский всего лишь выполнял роль своего рода фильтра. Барон Ф.В. Тейль ван Сераскеркен писал, что «шведский крон-принц за девять дней, т. е. с 23 августа, не сдвинулся вперед ни на шаг, хотя, согласно общему плану боевых действий, именно это время было отведено для решительного наступления»[719].

Главным представителем российского императора в штабе Бернадота был К.О. Поццо ди Борго. Согласно инструкция, данным ему Александром I, Поццо должен был удостовериться в том, что Бернадот использовал свою армию для общего дела, а не исключительно в интересах Швеции, не говоря уже о практическом воплощении тех надежд, которые Бернадот мог питать относительно своего будущего в политике Франции. До тех пор пока последние оставались лишь радужными мечтаниями, им можно было потакать, равно как и законным притязаниям Швеции на присоединение Норвегии после войны. Однако Поццо ди Борго был предупрежден о том, что ему следует очень внимательно следить за Бернадотом и объединиться с сэром Чарльзом Стюартом, английским представителем в штабе крон-принца. Александр I говорил Поццо, что в данном случае российские и британские интересы совпадают: России и Англии предстояло удостовериться в том, что Бернадот использует все вверенные ему войска в интересах коалиции и не стесняет их действия, равно как и не задействует их во второстепенных или выгодных для одной Швеции операциях. К.О. Поццо ди Борго идеально подходил для выполнения этого задания. К 1812 г. значительную часть окружения Александра I представляла группа иностранцев, являвшихся закоренелыми антибонапартистами. Самым известным среди них был барон Г.Ф. К. Штейн, одной из ключевых фигур также являлся Ф.Ф. Винцингероде. К.О. Поццо ди Борго больше чем кто бы то ни было имел основания быть антибонапартистом: корсиканец по происхождению, он являлся противником французской и корсиканской политики Наполеона с 1793 г. Поццо был как раз той ищейкой, которую было необходимо напустить на человека, подобного Жану-Батисту Бернадоту: ветерана, участвовавшего в политической жизни Франции еще во времена революции, и бывшего республиканца. Не удивительно, что как сэр Чарльз Стюарт, так и барон Штейн были высокого мнения о Поццо[720].

Русские войска в армии Бернадота, напротив, симпатизировали крон-принцу, и он отвечал им взаимностью. Бернадот очень тактично намекал пруссакам и шведам, что им следует равняться на своих прославленных русских собратьев по оружию. Его штаб всегда охраняли русские войска, с которыми он хорошо обходился, следя за тем, чтобы они были сыты и получали свою порцию водки. Он прилагал много усилий к тому, чтобы его солдаты — всегда, когда это было возможно, — располагались в домах и разбивали бивуаки только в случае крайней необходимости. Русские солдаты ценили внимательное отношение Бернадота, и им скорее нравились его гасконский темперамент и эксцентричность. Бернадот также был учтив и пользовался популярностью в среде старших российских офицеров. В.И. Левенштерн писал в своих мемуарах, что Бернадот осенью 1813 г. провел образцовую кампанию, несмотря на всю сложность положения, в котором он оказался под стенами Берлина. Что касается А.И. Чернышева, командовавшего российскими «летучими отрядами», и М.С. Воронцова, то они по-прежнему испытывали раздражение по отношению к Ф.Ф. Винцингероде, которого они справедливо рассматривали как третьесортного генерала, сильно уступавшего им самим[721].

Сам Винцингероде докладывал Александру I о нерасторопности офицеров главного штаба Бернадота. Как практически все наблюдатели, он жаловался на то, что крон-принц после сражения при Гросс-Беерене «действует очень осторожно» и не смог воспользоваться плодами победы, одержанной войсками коалиции. В целом, однако, Винцингероде, похоже, поддерживал добрые отношения с Бернадотом. Подобно своему главнокомандующему он вовсе не горел желанием сломя голову бросаться в логово Наполеона. Кроме того, у Винцингероде имелись личные претензии по отношению к пруссакам, прежде всего потому, что они не сумели оказать его войскам должной поддержки, как то было предусмотрено русско-прусской конвенцией. Впервые жалобы Винцингероде на этот счет появились в июле и не прекращались в течение всей кампании. В одном из своих ранних писем он, например, сетует, что не только его собственный корпус, но даже русские батареи, отданные пруссакам во временное пользование с целью восполнить у них нехватку артиллерии, существовали впроголодь[722].

Перед лицом неадекватного снабжения своих войск со стороны Пруссии, русские прибегли к традиционному средству, усилив нажим на поляков. В первую неделю августа М.Б. Барклай де Толли отдал приказ о проведении новых крупных реквизиций в Польше, целью которых было изъять у населения новый урожай и направить его прежде всего на продовольственное обеспечение российских войск в составе Силезской армии. Сбору подлежало большое количество муки для солдат и овса для лошадей, а также 295 тыс. литров водки. Прусские власти обратились к Барклаю с просьбой передать некоторое количество указанного продовольствия для снабжения воинов и лошадей Ф.Ф. Винцингероде и тем облегчить положение населения, проживавшего в окрестностях Берлина. Неделю спустя Барклай издал приказ о проведении новых реквизиций, и часть полученного в результате продовольствия была отправлена Винцингероде. Сюда входило 500 тыс. кг крупы для солдатской каши, 87 тыс. литров водки и 524 тыс. кг мяса[723].

Как только 10 августа истек срок перемирия, Винцингероде приказал своим диверсионным и разведывательным группам обогнуть западный фланг армии Удино и выйти ему в тыл. Слухи о том, что сам Наполеон движется в направлении ставки Удино только утвердили российского военачальника в мысли, что он может взять в плен французского императора. В.И. Левенштерну было поручено командование казачьим отрядом, он получил задание вернуться с Наполеоном. Двигаясь в южном направлении с целью выхода в тыл Удино, казаки Левенштерна быстро разграбили богатое поместье, попавшееся им на пути. Записи Левенштерна свидетельствуют о том, что он дал каждому из них по сотне плетей и понизил в звании командовавшего ими урядника, но не смог вернуть большую часть награбленного, поскольку казаки сумели все очень хорошо спрятать. Разведчики Левенштерна вскоре выяснили, что Наполеон находится далеко в Силезии. Гораздо ближе располагалась слабо охраняемая казна Удино, в погоню за которой бросился ликующий Левенштерн. В характере российского полковника было что-то разбойничье. Находясь до войны в Петербурге, он часто выигрывал, а еще чаще проигрывал крупные суммы денег в карты. Во время войны он проявлял большую отвагу и инициативу в бою, а в свободное время соблазнял всех женщин, встречавшихся ему по пути от Вильно до Парижа. При всем при этом он был своего рода благородным разбойником. Хотя он помнил, что военнопленные являются большой обузой для диверсионного отряда, он всегда брал их с собой и презирал А.С. Фигнера за то, что тот убивал своих французских пленников.