видимый мир еще прекрасен, хоть и менее хорош, чем идеальный. Такая позиция требовала немалой интеллектуальной смелости, особенно если вспомнить обо всех военных и социальных потрясениях, которые тогда раздирали Рим. Последующие мыслители — и христиане, и язычники — уже не смогут отыскать в себе силы отрицать очевидное: для них окружающий мир полон зла. Религиозные учителя начнут воспевать грязь и уродство, а любую материальную красоту и связанные с ней наслаждения объявят идущими от Дьявола, желающего отвратить нас от высшей Истины. В этом смысле Плотину нетрудно было рационально объяснить акт творения, ведь в результате возникла наилучшая из возможных копия вечного мира. Христианам же, отвергнувшим красоту природы, потребовались многие века, дабы найти рациональное объяснение творению, однако их аргументы все равно оказались малоубедительными.

Описанная философская концепция открывала широкий простор для рассуждений о природе человеческой души и загробной жизни, о грехе и свободе воли, о суевериях и астрологии, а также о многом другом, что могли увидеть люди, глядя исключительно внутрь себя. Ведь внутри себя, мы созерцаем божественный Разум, что (если это действительно так), безусловно, является наивысшей ценностью и целью любого познания. В таком случае попросту отсутствуют причины обращать свой взор вовне на окружающее нас несовершенство. Субъективизм перестал быть просто одним из философских экспериментов и превратился в доктрину, убив всякую научную любознательность, включая даже и увлечение математикой, ведь по-настоящему важной считалась одна лишь добродетельная воля (тогда как в античности под добродетелью понимали скорее совершенствование всех возможностей человеческого ума). Лишь необходимость распространять свою веру заставляла христиан регулярно прикладывать хотя бы моральные усилия не ограниченные одним только самосовершенствованием. О том, чтобы понять физический мир или исправить человеческие учреждения речи уже не шло — эти суетные заботы не могли уменьшить зло и не вели к Богу. Такое убеждение нашло себе крепкую опору в философии Плотина, которая была почти целиком воспринята христианством.

Угасающий античный мир уже не смог родить никакой позитивной интеллектуальной концепции: исполненный разочарования и отчаяния он фактически отказался почти от всех достижений своих великих мыслителей. С другой стороны, варварский мир получил в наследство такие моральные доктрины, которые смогли в перспективе обуздать его жестокую энергию, направив ее (хоть и не без огромного труда) в созидательное русло строительства средневековой Европы, для которой теология надолго станет единственным сохранившимся видом интеллектуальной деятельности. В описанных условиях могли развиваться лишь очень узкие интеллектуальные направления, связанные в первую очередь с тем, как получать истинное знание с помощью размышлений, то есть — обращаясь внутрь себя, к своему разуму.

Бутылочное горлышко западной философии. Порфирий и Боэций

Идеи неоплатонизма легли на благодатную социальную почву, но их распространению так или иначе немало поспособствовал ученик Плотина по имени Порфирий, отредактировавший и издавший труды своего учителя, а также составивший комментарии к нескольким диалогам Платона, в том числе и к «Тимею». Известны также трактаты Порфирия по практической философии, где излагается учения о различных добродетелях (вообще, он был весьма плодовитым автором и писал на самые разные темы).

В отличие от учителя, Порфирий проявлял немалый интерес к математике, и потому составил жизнеописание Пифагора, написал комментарий к «Началам» Евклида, а также обширный комментарий к «Гармонике» Птолемея (куда включил цитаты из многих классических текстов, часть из которых, включая «О слышимых вещах» Аристотеля и «Деления канона» Евклида неизвестны по другим источникам). Одновременно с этим Порфирий защищал практическую мистику, астрологию и оракулов, пытаясь толковать изречения древних богов. Несмотря на то, что он писал полемические сочинения против христианства (император Феодосий II уничтожил все книги Порфирия, где критиковалось несовместимое с неоплатонизмом учение о воплотившемся и страдавшем Боге) большое распространение получило его «Введение» к Органону Аристотеля. Трактат пользовался немалой известностью в греческой ученой среде, а после того как Боэций перевел его на понятную для всей Европы латынь, данный текст прочно занял место основного западного учебника логики. Несколько позже появились и арабские переводы, однако, если ислам сохранил и другие работы Аристотеля, то христианский мир по большей части ограничился тем, что узнал от Порфирия.

Во «Введениях» Порфирия излагалось учение об общих понятиях (универсалиях), и содержание этого труда во многом определило направление развития всей Западной мысли более чем на тысячелетие вперед. Конечно, частично это объясняется просто тем, что пришедшие на смену Риму варварские королевства не могли поддерживать развитую интеллектуальную жизнь, да и не нуждались в ней. Но и в тех очагах, где сохранялся тусклый огонь знания, любое философствование было возможным лишь на фундаменте наследия древних, которое как раз и ограничивалось строго очерченными Порфирием рамками. Для рождения и развития новых идей больше не существовало среды и условий, а к тому же Запад (римляне и варвары) не знал греческого и потому не мог читать другие классические работы. Границы установленных рамок оказались весьма тесными и позволяли разрабатывать лишь достаточно узкий круг вопросов, зато — разрабатывать их глубоко. Одним из самых важных таких вопросов как раз и были общие понятия, то есть универсалии.

Философия становится формальной

Если логически рассмотреть любое содержательное высказывание, то в нем всегда можно выделить субъект — о ком или о чем идет речь; а также предикат — что именно утверждается о субъекте. Таким образом, предикат является свойством того, о чем говорят. Характеризуя типы предикатов (сказуемых), Аристотель разделил их на десять категорий (наивысших обобщений объективной реальности), то есть родов сущего:

1. субстанция (сущность);

2. количество;

3. качество (характеристика);

4. отношение (как связаны объекты);

5. пространство;

6. время;

7. состояние (ситуация);

8. обладание (внешнее обстоятельство);

9. действие (изменение субъектом другого объекта).

10. претерпевание (изменение субъекта другим объектом).

Иными словами, категории — это возможные схемы независимых высказываний о бытии. В любом суждении и субъект, и предикат должны принадлежать к какой-либо одной категории, в противном же случае такое суждение окажется заведомо ложным. Отсюда понятно, что само учение о категориях выступает инструментом правильной аргументации, не допускающей подмены смыслов.

Наравне с категориями Аристотель выделил четыре типа предикабилий — способов, которыми могут быть связаны универсалии между собой, а позже Порфирий добавил к ним еще и пятый тип:

род, то есть вышестоящая ступень бытия (например, «живое существо», в случае если мы говорим о человеке);

вид, то есть ступень бытия на уровне суждения (например «человек» или «кошка», или «птица», если мы хотим выделить отдельную группу живых существ);

видовое отличие, то есть такое, которое отделяет данный вид от других из того же рода («наделен разумом» для человека, «имеет крылья и способно летать» для птицы — именно