и его ученика Аристотеля, хотя, разумеется, в любом серьезном философском труде этому аспекту будет уделено немало места. На самом деле разница действительно велика, и с некоторых точек зрения — принципиальна, однако в самых общих чертах можно утверждать, что ее нет вовсе. Это считалось общим местом даже в средние века. Аристотелизм является просто упорядоченным, систематизированным и, что важно, логически развитым платонизмом. Конечно, сильно упрощая, можно указать на то, что для Платона наибольшей реальностью обладали самые высокие уровни бытия — идеи, — а по мере движения вниз к миру индивидуальных вещей, всё становилось призрачно и иллюзорно. У Аристотеля же, напротив, все идеи (формы) воплощены в конкретных материальных вещах, хотя иерархия выстраивается сходным образом вверх вплоть до Перводвигателя. Иными словами: Платон помещал истинную Реальность на верхнюю ступень лестницы бытия, а Аристотель — на нижнюю (тут сразу нужно оговориться, что с современной материалистической точки зрения реальные вещи Аристотеля были по сути идеальными). Для Аристотеля кошачесть исчезнет, если на Земле не останется ни одной кошки, тогда как у Платона кошачесть существует вечно и не зависит от наличия на планете хоть одного представителя данного вида. По крайней мере, такое понимание восходит к Порфирию, который говорил, что у Платона роды и виды существуют независимо от тел. Таким образом, различие Платона и Аристотеля основывается на вопросе, который сегодня звучит так: существует ли система таксономических категорий без экземпляров, или она возникает лишь в связи с экземплярами. На данном различии акцентировали внимание еще в древности, хотя очень может быть, что обоим упомянутым философам этот момент не казался настолько значащим, как его стали воспринимать впоследствии. Разумеется, все сказанное является лишь одним из возможных взглядов на проблему (безусловно, достаточно узким), но сейчас мы пытаемся разобраться лишь в том, каким образом осуществлялось познание объективного мира и не углубляемся непосредственно в метафизику.

Самое важное, а, возможно, и единственное значимое для наших целей, отличие платонизма от аристотелизма заключается в том, как рассуждал Аристотель. Он оказывался признавать редуцируемую сложность структуры мира. Любое изменение вещи совершается строго в соответствии с ее природой (физикой) и является актуализацией ее потенции. Причем любое развитие объекта не составляется как сумма актуализации его отдельных частей, но — актуализацией общей формы. Поскольку потенция формы не сводится к сумме потенций отдельных частей, то ее нельзя вывести или объяснить исходя из каких-либо общих принципов, но можно постичь лишь эмпирически. Хотя, полностью отойти от первопринципов Аристотель все же не смог и выделил целых три их них. Во-первых, существуют элементарные начала (силы) такие как тепло и холод или сухость и влажность; во-вторых, природа всегда выбирает лучшее из возможного (то сеть действует телеологически, заранее понимая, куда стремится); а, в-третьих, к началу рассуждения следует походить, давая определения. Вполне ясно, что эти тезисы в любом случае способны выступать лишь подсказками и ориентирами, но не могут привести к новым выводам без привлечения дополнительных данных из опыта.

По этой причине объяснения Аристотеля не всегда строятся дедуктивно — сверху от Перводвигателя, — но начинаются в самых разных местах с наиболее подходящего определения, причем рассуждение может иной раз даже вернуться к началу и переопределить его. В самом деле, если мы полагаем, что целое не раскладывается на сумму частей, то нельзя опуститься от Единого к отдельным частям, не потеряв при этом что-то важное. В отличие от геометрии, где доказательства начинают от непреложных аксиом, в философии выдвигаются гипотезы, которые обосновываются в ходе дальнейшего рассуждения: выводятся различные следствия, и в случае возникновения противоречий становится понятно, что принятая гипотеза является ложной, в ином же случае мы полагаем ее обоснованной. Таким способом из неустойчивых начал можно строить вполне устойчивые суждения, приводящие к истине. Данный метод был разработан как раз Платоном, однако в дальнейшем платонизм сразу же пошел по пути строго выведения низших начал из Единого: при спуске по лестнице бытия на каждой ступени определялось, в каком направлении находится искомый объект, и выбиралось дальнейшее направление движения вниз, пока предмет исследования не будет обнаружен. Собственно сам дедуктивный (и сугубо рациональный) путь от Единого к интересующем нас объекту уже содержит в себе всё, что необходимо о нем знать.

Аристотель сделал одновременно шаг назад и шаг вперед по отношению к методу своего учителя: полагалось, что начала нельзя вывести сами из себя (логическая ошибка доказательства по кругу), но, напротив, для каждой области знания нужно отыскать такие истинные начала, которые могут послужить отправной точкой для дальнейших рассуждений. Как обнаружить эту исходную точку — отдельный вопрос. Никакой точной инструкции не давалось, сам подход нигде не сформулирован, и единой методики не прослеживается. Поиск начала рассуждения осуществляется Аристотелем почти произвольно: иногда он начинает с фактов, иногда с первопринципов, иногда с мнений, лишь по возможности фокусируя внимание на отношении формы и материи. В случае надобности достраивается идеальная иерархия сверху вниз, но это делается далеко не всегда. Обобщить процесс невозможно, это искусство. Мир конкретных вещей увлеченного природой Аристотеля сложен и переполнен случайностями, поэтому жестко заданные наперед схемы мышления тут не работают. Очень важно выбрать правильную исходную точку — нужную ступень лестницы бытия, — чтобы в каждом случае рассуждение позволило постепенно прояснить собственные основания и верно понять исследуемую область. Если платоники всегда шли от неких первых положений (начал) к их производным вплоть до отдельных объектов, то Аристотель начинал с конкретных вещей и мнений, а к началам приходил лишь в конце исследования.

С современной точки зрения это весьма сомнительный способ: хаотично блуждать между различными точками зрения, выстраивая необходимый ответ из их опровержения. Такой метод может работать лишь в случае, если мы хотим убедить слушателей и читателей в том, превосходим мудростью других экспертов, но едва ли поможет нам узнать об окружающем мире ничего нового. Однако, в действительности, почти все по-настоящему значащие открытия Аристотеля как раз и были получены им эмпирически, либо же узнаны из опыта других людей. На этом энциклопедическом фундаменте затем была воздвигнута грандиозная спекулятивная конструкции, почти целиком состоящая из неверных суждений об устройстве мира. Впрочем, выглядело все достаточно убедительно, почти математически.

Здесь важно остановиться на том, как Аристотель (а также многие его современники, равно — и многие наши современники) представлял себе процесс познания. Он полагал, что основой истины является окружающая нас действительность (Платон назначал на эту роль высшую Идею), в которой по определению не может содержаться лжи. Наше восприятие также не ошибается и, вообще говоря, дает нам истинную картину мира (для Платона познать истину