Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда салар увидел такое положение, дело беспорядочное, он по необходимости двинул вперед большой полк, [полки] перемешались, и боевой порядок нарушился, особенно когда подошли к той деревне, где у противника имелись засады, и он подготовился к бою. Начали сраженье. Ходжа Хусейн сидел на слоне. Бой разгорелся, как сильнее не бывает, потому что враг старался затянуть дело и дрался хорошо. Вышло не так, как полагали, что при первом наскоке враг побежит. День выдался очень жаркий, песок раскалился, войска и животные изнемогали от жажды. В тылу у них был арык. Несколько неопытных саларов стали говорить, что нужно-де спокойно повернуть войско назад, налетая [на врага] и откатываясь, пока оно не дойдет до воды. Того не понимали эти салары, что поворот вспять бывает равносилен поражению, а мелкий люд [сам] не может додуматься, что это значит. Без ведома салара [Бектугды] повернули обратно. Враг, увидев это движение, счел его за отступление, ринулся из засад и насел с большой силой. Салар Бектугды растерялся. Слабый телом, беспомощный, верхом на слонихе, где ему было поправить положение — войско [продолжало] идти своей дорогой, а враг сильно наступал и одолевал. Когда враг стал окружать слона, гулямы сняли с него Бектугды, пересадили на коня и, отбиваясь, увезли. Будь оно не так, то и он тоже попал бы в плен. Тут уж было не до воды и остановки там! Никто не выручал друг друга, каждый думал только о своей /486/ жизни, и [все] огромное имущество[1105], богатое убранство и снаряжение попали в руки противника, потому что все наши люди ушли, каждый отряд по другой дороге.
Мы двое держались вместе, покуда туркмены не бросили преследовать наших и мы не оказались в безопасности. Потом мы мчались целую ночь и вот прибыли. Раньше нас никто не приехал. То, что мы рассказали — правда, потому что нас и восемь наших товарищей назначил к этой рати сахиб-диван для доставления известий. До сих пор мы не знаем, что случилось с нашими товарищами, куда они пропали. Ежели кто-нибудь скажет, что было наоборот, то слушать не нужно, ибо у нас только и была эта должность в войске — узнавать происшествия и сообщать. Жалко, что такое громадное снаряженное войско пошло на ветер из-за ослушания предводителей. Но такая уж была судьба!”.
Когда вельможи и предводители услышали эти слова, они очень огорчились, что столь великая, хорошо снаряженная рать пропала задаром. То, что слышал, ходжа Бу Наср продиктовал мне, и оно было записано. После молитвы эмир открыл прием, а потом устроили негласное совещание. Заседали эти же вельможи, и совещание продлилось до часа вечерней молитвы. Эмир прочитал список. Речь шла обо всем. Везир утешал эмира и говорил: “Такова была судьба. Так бывало с тех пор, как мир стоит, с большими ратями так случалось много раз. Да будет государю долгая жизнь, ибо покуда существует государь и его держава, все беды можно поправить”. “Помимо приговора господа бога, велик он и всемогущ, — сказал ариз, — это поражение произошло потому, что войсковые предводители не поддержали [салара Бектугды]”. Все говорили в таком же роде, кто помягче, кто порезче.
Когда они удалились, везир обратился к Бу Насру: “Ты все молчал, не говорил, а когда заговорил, то [словно] камень из камнемета пустил в стеклянный дом”. “Что же делать, — ответил Бу Наср, — я грубиян и с желчью своей не справляюсь. Однако от меня наш государь того не слышал, что от тебя. Событие случилось такое ужасное, что покуда жив буду, горечь его у меня во рту не пройдет. Не привык я к подобным событиям в сей великой державе. Первому скажу господину великому ходже, потом другим: ради того, чтобы расположить [к себе] султана, дабы греха на грехе не было, его воодушевляли, и я тоже кивал головой и поддакивал, потому что выхода /487/ не было. Внутри меня раздался [голос]: “Бу Наср, что ты говоришь?” [Голос] повторял, настаивал. Что же мне было делать, как не сказать правду, не дать хороший совет; быть может, он [после них] откажется от самовластья, станет прислушиваться к более верным делам?” “Да вознаградит тебя Аллах добром! Ты говорил и говоришь прекрасно”, — сказали все и разошлись.
Потом я спросил у ходжи Бу Насра: “Что за речь была сказана, столь напугавшая людей?” Он рассказал: “Все говорили лицемерные слова и случившееся важное событие считали пустяком, как водится. Я не проронил ни слова и от злобы меня корежило. А эмир [и впрямь] не придавал [событию] значения[1106]. “Да будет долгой жизнь государя”, — сказал я, — хотя разговор о войне не мое ремесло, и я ничего не сказал ни тогда, когда рать отправляли, ни ныне, когда случилось важное событие, [но] сейчас, когда государь настаивает, было бы неприлично ничего не сказать. Сердце слуги [государя] обливается кровью, и я хотел бы быть мертвецом, чтобы не видеть сей день. Эмир возразил: “Говорить следует без стеснения, ибо у нас нет никаких подозрений к твоим словам”. Я сказал: “Да будет долгой жизнь государя! Надобно немного воздержаться от веселья и удовольствий, самому сделать смотр войскам и те сбережения, коими ходжа ариз полагает, что оказывает услугу, пустить в расход, привлечь [к себе] сердца воинства и поберечь ратных людей, ведь покойный эмир большие средства[1107]