* * *

Намфель, пробыв к тому моменту в должности Ялагилского мэра уже почти три срока, вознамерился убить сразу двух зайцев. Первым — стало неожиданно освободившееся «сенаторское» место от административного кантона Лиазир в Федеральной палате парламента. Вторым — было намерение Намфеля оставить пост мэра своему сыну, Намфелю-младшему. А роль секретного заряда, которым предполагалось поразить обе цели, отводилась Острихсу.

Если с технологией применения способностей Острихса на выборах мэра все было более или менее ясно, — вполне годился прежний опыт с использованием элементарных агитационных роликов, то борьба за место в Федеральной Палате требовала более изощренной тактики. Выдвижение туда осуществлялось коллегией выборщиков, состоявшей из представителей всех муниципальных собраний кантона, и склонение их в свою пользу являлось главной задачей кандидата. Проходилось неделями мотаться по всем закоулкам кантонального избирательного округа, встречаясь с компаниями местных интриганов то пленарно, то кулуарно и агитируя в свою пользу.

Для Острихса это оказалось неожиданно интересным делом. Во-первых, он получил возможность объездить весь немаленький Лиазир, площадью и населением способный сравниться со средних размеров страной, то есть напитывался столь важными для него дорожными впечатлениями; во-вторых, никто не ограничивал его в завязывании любых знакомств, и он получал необходимое ему обширное и свободное общение; в-третьих, он наблюдал изнутри политическую кухню, продукция которой давала хорошие подтверждения той любезной ему философской концепции, что любое государство — главный враг личной свободы.

Намфель изначально избавил Острихса от необходимости присутствовать на рабочих и оперативных совещаниях агитационной команды. Он резонно полагал, что фонтанирующий там откровенный политтехнологический цинизм у неискушенного человека ничего, кроме отвращения, не вызовет. Зато Намфель брал Острихса с собою на все встречи с депутатами муниципальных собраний. Там он представлял его просто другом и философом, отправившимся в вояж как бы заодно, а в основном, с тем, чтобы получить дополнительную пищу для своих размышлений о природе общественных процессов. В общем-то, это почти не было враньем. Острихс принципиально отказался от получения какого-либо вознаграждения, довольствуясь тем, что совершает бесплатные переезды, получает даровую еду и крышу. В ходе встреч Намфель всегда находил возможность передать слово своему спутнику, который, вполне искренно произносил несколько дежурных комплиментов отзывчивости и порядочности кандидата, а затем почти мимоходом изрекал что-нибудь вроде: «Поверьте, господа депутаты, Вииста Намфель лучший кандидат в члены Федеральной палаты парламента!» Тихое волшебство совершалось, и специалисты по борьбе за голоса, сопровождавшие мэра, поражались той легкости, с которой им удавалось получать нужные протоколы.

Тогда практически никто из них ничего не знал о феномене Острихса. Почти десятилетней давности история, связанная с его необычным даром, совершенно забылась, и тот факт, что патрон везде таскает за собой малахольного философа, воспринимался не более чем каприз шефа, выбравшего себе живой талисман. Но, когда Намфель, получив вожделенное кресло в Федеральной палате, против ожидания, легко провел вместо себя в Ялагильские мэры своего сына, некоторые профессионалы сделали предположение о возможном нестандартном действии тех самых примитивных теле- и радиоагиток, в которых единственным действующим лицом был Острихс Глэдди со своим тривиальным «Поверьте!»

Вот тут и поползли слухи.

Нашлось достаточно заинтересованных лиц, которые предприняли раскопки прошлого Острихса, и догадки превратились в уверенность, а сам Острихс — в публичное лицо, о даре которого распространялись самые фантастические сведения.

* * *

Бывший мэр Ялагила и нынешний Член Федеральной палаты парламента Вииста Намфель был по-своему весьма порядочный человек. Его цинизм все же имел определенные границы, а в подчинении своим интересам других людей он придерживался некоторых достаточно твердых принципов. От типов, вроде покойного папаши Дрио, его отличало отвращение к использованию физического насилия и прямого шантажа. Зато он считал, что манипулирование всей гаммой явных и скрытых человеческих побуждений и чувств, как индивидуальных, так и коллективных, — единственно достойный, а также, при должном умении и терпении, вполне достаточный инструмент для достижения собственных целей.

Получив от Острихса то, что ему было нужно, Намфель понял, что тем самым исчерпал имевшийся у него потенциал влияния на этого человека. Необычный дар перестал быть тайной, и тут же появилась масса соискателей, желавших поставить его себе в услужение. В таких условиях оставаться монополистом Намфель мог только в том случае, если бы продолжал держать Острихса на привязи какого-нибудь подходящего обязательства. Но Острихс, хотя и был очень бесхитростен во взаимоотношениях с другими людьми, однако, не настолько, чтобы не понять масштаба услуги, оказанной им Намфелю. Из всего поведения его становилось ясно, что свой долг по отношению к «благодетелю» он считает окончательно погашенным. В то же время, соорудить новые путы для Острихса Намфелю не удалось. Философ-чудак никак не хотел попадаться в ловушки предложенных ему соблазнов, а к более жестким методам Намфель не был готов.

* * *

Может быть, все-таки передумаете? — еще раз спросил Намфель, впрочем, безо всякой надежды. — Нет? Ну, да, конечно… Мне в самом деле интересно: неужели никакого сожаления об упущенных возможностях? Деньги, положение, власть… Черт знает, что еще! Поверить трудно…

— А вы поверьте — ответил Острихс, кривовато улыбаясь.

Намфель хохотнул, и понимающе подмигнув своему гостю, шутливо погрозил ему пальцем:

— И не пробуйте! Со мною эти штучки не пройдут! Я из «неподдающихся».

Острихс, продолжая чему-то улыбаться, слегка пожал плечами, дескать: «Как угодно» — и, прищурив один глаз, уставился вторым на пламя камина сквозь находившийся в его руке полупустой стакан с солийским вином.

Камин был тот самый, у которого они уже сидели некоторое время назад, во время первого визита Острихса в особняк Намфеля. Но теперь новоиспеченный сенатор давал, можно сказать, прощальный прием в честь человека, которого и сам считал основной причиной своего успеха. Они были только вдвоем и не без удовольствия беседовали на самые разные темы уже более часа. В общих праздничных банкетах по поводу побед старшего и младшего Намфелей на выборах Острихс отказался участвовать категорически, но изображать обиду на него за это было бы совершенно бессмысленно и даже, как считал хозяин дома, вредно.

Намфель ни на секунду не сомневался, что Острихса в покое не оставят, и попытки пристроить его способности «к делу» будут предприниматься постоянно и со всех сторон. Чем черт не шутит? Может быть, кому-нибудь и удастся. Удалось же самому Намфелю! И вот здесь следовало принять определенные меры, чтобы сократить вероятность применения чудесной силы когда-нибудь вопреки его, Намфеля, интересам. А как?

Сенатор давно понял, что Острихс не умеет принимать решения только на основе собственной практической надобности. Он обязательно должен подвергнуть основания и последствия предполагаемого поступка достаточно долгому внутреннему нравственному анализу. Простая симпатия, например, чувство благодарности или обязанности, действительной или даже мнимой, способны заставить его совершить какие-то серьезные действия, либо отказаться от них. Поэтому Намфель считал очень важным сохранить и в будущем поддерживать с Острихсом такие отношения, которые для последнего выглядели бы дружескими или, как минимум, приятельскими. Подобный статус, небезосновательно полагал Намфель, будет достаточной гарантией, чтобы Острихс как-нибудь случайно не оказался в стане противника. Если, конечно, философа очередной раз не надуют…